Интервью

Михаил Гольденберг: есть такие мужчины, которых надо просто брать за руку

Директор Национального музея Республики Карелия рассказал Ксении Астаповой, почему каждому человеку необходимо знать историю своего родного края, признался  в любви к женщинам, истории и Родине, научил, как нужно себя вести, чтобы сохранить семью, и совсем немного (уж так получилось) поведал о новых интересных проектах и экспозициях, открывающихся в Национальном музее Карелии.

— Михаил Леонидович, совсем в юном в возрасте — в 27 лет! —  Вы были директором школы (правда, потом признались, что не надо было так рано становиться директором), преподавали, да и до сих пор преподаёте историю в университете. Можно я не буду дальше перечислять все Ваши виды деятельности, звания и заслуги, ибо это займёт практически всё отведённое для интервью время? Спрошу о насущном: как вам работается директором музея?

— Интересно. «В борьбе обретем мы счастье свое!». Музею вообще повезло с буквой «г»: его основал Григорий Григорьевич Григорьев, мною глубоко уважаемый человек (Михаил Леонидович показывает мне портрет, висящий у него в кабинете). Я вам о нём много всего интересного могу рассказать: внебрачный сын графа Орлова — тех Орловых, которые были при дворе фаворитами Екатерины II и придушили Петра III.

— А что Григорий Григорьевич делал в Карелии?

— Совсем недавно Евтушенко, когда  был здесь,  задал мне точно такой же вопрос. Евгений Александрович, кстати,  каждый год приезжает в Карелию, так как у него жена отсюда. В этом году он посетил Национальный музей: сначала посмотрел экспозицию, а потом мы с ним долго разговаривали в моём кабинете. Интересный человек и очень талантливый, но не простой. Хотя я, знаете ли, всегда отделяю личность от таланта. Евгений Александрович тогда меня спросил, что я тоже делаю здесь, в Карелии. Живу, ответил я. Я здесь родился, я местный. Более того, я даже увеличил население Карелии на два человека.

— Но ведь, несмотря на то, что вы родились в Карелии, в ваших жилах течёт совсем другая кровь?

— Кровь некарельской не бывает. Кровь бывает всегда только четырёх групп: первой, второй, третьей и четвёртой. Собственно, поэтому её и можно переливать от карела к зулусу, от зулуса к французу. По духу я человек русской культуры с огромным интересом к истории нашей Карелии, России.

— Да, я знаю. Вы даже в соавторстве написали учебник по истории Петрозаводска, рекомендованный Министерством образования к изучению школьниками старших классов.

— Всё верно. Безумно люблю свой край, обожаю его. Я вообще однолюб: не меняю ни женщин, ни профессии, ни Родину, ни даже города. И здесь, в Карелии, я у себя дома. Меня Россия не пугает: она для меня женщина, которую я хорошо знаю. Хотя женщина непредсказуема, недаром все образы в истории — женские. Вот мужик — он даже физиологически проще, а женщина — она всегда тайна. Собственно, как и история нашей страны.

— С чего же началось ваше увлечение такой непростой по характеру женщиной — историей России?

— Уже даже и не вспомню. В юности все мои другие, не связанные с историей увлечения отметались. Если я решал по физике задачу о брошенном теле, летевшем с ускорением, я всегда думал: кто, когда и зачем его бросил? Я гуманитарий до мозга костей. Любовь к книгам и истории мне привили ещё в раннем детстве: моя мама была библиотекарем, и дома всегда было много книг, энциклопедий, газет, а отец — а он, кстати, был офицером — заочно закончил исторический факультет. Перед книгами я благоговею до сих пор, ибо книга — это для меня святое.

— А как вы относитесь к электронным книгам?

— Пока их не принял. Я человек книжной культуры, а для того, чтобы читать электронные книги, надо быть человеком экранной культуры. Сейчас немножко стал слушать аудиокниги, но и это не то. А вот радио всегда любил: у меня радио и в спальне стоит, и даже в ванной комнате. Ведь  двенадцать лет сотрудничал с карельским радио, и вместе с журналисткой Светланой Зааловой, одной их моих любимых женщин, вёл детский дискуссионный радиоклуб «Мнемозина». Мнемозина — это богиня памяти. Я ещё в шутку тогда называл наш клуб обществом любителей памяти. Передачи тогда были большими, по пятьдесят минут, а не то что сейчас, в лучшем случае минут десять. В общем, вот такой я осьминог: много рук и много ног. Я вообще по своей природе интерпретатор, так как я умею вкусно рассказать, а моя главная задача — завлечь и увлечь.

— А сами вы увлечённый человек?

— Увлечённый. Интерес, как насморк — его можно только передать. Если педагогу или музейному экскурсоводу самим не интересно, то их слушателям будет в кубе не интересно. Ведь люди едут к нам в Карелию за тысячу километров на экскурсию, и, представляете, если им попадётся неинтересный, внутренне выгоревший экскурсовод — а любая профессия порой сжигает людей — что тогда? Ведь люди же не виноваты, что вы четыреста сорок пятый раз проводите экскурсию о петроглифах — для них-то это происходит впервые! Поэтому нужно в первую очередь быть увлечённым самим. История — это же жутко интересно. Вот где мы с вами сейчас сидим?

— На диване.

— Вот она, женская логика! Мы с вами находимся в присутственных местах, здесь была казённая палата, здесь работал Державин! Вы понимаете, что это значит? А вот посмотрите напротив — это губернаторский дом, это квартира губернатора. Это же жутко интересно! Ведь краеведение — как бутон: один лепесток открылся, потом другой — и вот она, роза. Люди ходят по площади (имеется в виду площадь Ленина — прим. авт.), но они незрячие: они смотрят, но не видят, не понимают, так как не знают истории этой площади. А как иначе можно любить свой город и свою Родину?

— Но, Михаил Леонидович, вы же видите, что сейчас происходит. Никто не борется за сохранение архитектурных памятников, город беспощадно застраивают некрасивыми панельными домами, высотками, нарушая все законы архитектуры.

— Есть бескорыстные борцы, но их немного. А  отношение такое к нашей архитектуре только потому, что люди попросту не знают её истории. Нельзя любить незнаемое. Вы можете любить человека, которого вы не знаете? Кто он такой? За какие качества его любить? Понятно, что нельзя любить за что-то, но по крайней мере надо человека хотя бы узнать. Так и с архитектурой.

— А вдруг узнали, и вместо любви, наоборот, разочаровались? Вот вы когда-нибудь разочаровывались?

— В любви? Любви без разочарований не бывает.

— Вы ведь один раз были женаты?

— Да женился в тридцать один год. Единственный портрет, который всегда стоит у меня на столе, — это портрет моей жены. Я всю жизнь мечтал выучить французский язык, а моя жена — преподаватель французского и мой личный переводчик. На самом деле я очень рациональный человек и осмысленно подошёл к браку: сначала всё вычислил, а потом нарастил свою любовь. Шутка.

— Это не было любовью с первого взгляда?

— Скорее нет.  Все шло по нарастающей линии. Я же был начитанным — и про любовь тоже. Это надо было прожить много лет, чтобы понять, что литература и жизнь — это разные вещи. Ну, есть такие мужики вроде меня, которых надо брать просто за руку.

— То есть получается, ваша жена, так сказать, приручила вас?

— Ну, что-то вроде этого.

— Сколько вы уже женаты?

— Тридцать первый год. Жизнь посылала нам непростые вызовы, и это только сплотило. Я очень непростой человек и, если честно, не очень удобный муж, так как по большей части женат на своей работе. Мы вообще с женой абсолютно разные люди: я встаю в пять утра, а она ложится в два ночи. Когда я рано встаю, я ей мешаю спать: шумлю, что-то там всё время включаю, выключаю. Одним словом, со мной непросто. Это я только с виду такой покладистый.

— У вас двое детей: сын и дочь. Я знаю, что Ваш сын недавно пошёл в армию и что Вы очень переживаете за него. Но, согласитесь, чтобы парень стал мужчиной, он должен узнать, что такое армия.

— Абсолютно с вами согласен. Поэтому он туда и послан. Служит недалеко от города, но каждую неделю пишу ему письма: интересуюсь настроением, не холодно ли? Даже не знал, что  так сильно люблю его! Я ведь и не очень хорошим отцом был. Мой сын не такой, как я, и мне это не нравилось. Признаю это своей ошибкой.  Ну, а если учесть, что в мире сейчас неспокойно, то  сильно волнуюсь за него. Когда  первого июля отвёл его в военкомат и расстался с ним, то пришёл домой и заплакал, ибо понял, что теперь я — отец солдата.

— А дочь, а внуки?

— Дочь домашняя, внуков пока ещё нет. Я же тугодум, у меня всё по нарастающей, всё долго и не сразу делается. Моя любимая книга «Граф Монте-Кристо». Помните последнюю фразу? «…вся человеческая мудрость заключена в двух словах: ждать и надеяться!» Без надежды вообще жить нельзя. Я так воспитан —  с верой в светлое будущее.

— Какое будущее ждёт Россию?

—   Точно знаю, какой будет зима в России, — она будет долгой.  Точно знаю, каким будет лето, — оно будет коротким. Вот такими категориями я мыслю.

— Я читала в Вашем блоге рассказ о Грузии, в котором вы с невероятной нежностью и теплом отзываетесь об этой стране.

— Мэ витси картули эна. Я знаю грузинский язык. Немного, конечно. Обожаю Грузию. Обожаю грузинскую живопись, театр, кино, поэзию. Только вчитайтесь в стихотворение «Синий цвет» Николоза Бараташвили в переводе Бориса Леонидовича Пастернака: «В жертву остальным цветам голубого не отдам... Это цвет моей мечты, это краска высоты». Очень талантливый народ! К сожалению, наши люди видят на местных рынках не самых достойных представителей грузинской нации, а не зная культуры этой страны, сложно любить её. Ведь узнавая другую культуру, человек становится только богаче. Хотя сам я, ещё раз повторю, не отказываюсь от своих этнических корней. И я счастлив, что я говорю на языке Чехова, моего любимого писателя. Вот Достоевский, несмотря на всю его гениальность, не мой писатель, да и в школе изучают не то его произведение.

— А какое, на Ваш взгляд, самое сильное произведение у Достоевского?

— «Братья Карамазовы». А по большому счёту  считаю, что в школе должна быть детская литература. Она же жутко интересная! Дети должны изучать великую русскую детскую литературу: Пушкина, Толстого, Носова, Маршака. Школьники не могут дать объективную оценку тонкостям душевных переплетений между двумя страстно любящими друг друга людьми, ибо ещё не испытали этого чувства. А потом родители спрашивают: почему моему ребёнку не нравится читать? Да потому что ему в школе дают взрослую литературу, заставляют поднять штангу, которую он поднять не может. Я лично сам осознанно прочёл "Евгения Онегина " только  в двадцать четыре года.

Абсолютно согласна с доводами Михаила Леонидовича. Вспоминаю, как моя дочь, будучи второклашкой, наотрез отказывалась читать одну из моих любимых книг, которую я смогла понять и распробовать только в зрелом возрасте,  — «Маленького принца» Антуана де Сент-Экзюпери. Однако современная школьная программа требует от восьмилетних детей анализа этого произведения.

— Что-то мы с вами о музее совсем не говорим или так и задумано?

— Вот Вы уже мне и вопросы стали задавать. Нет, конечно, давайте поговорим. В каком-то из интервью вы сказали: «В то время, как всё закрывается, в Национальном музее открываются новые залы и новые экспозиции». Чем нас порадуете в этом году?

— В этом году мы открыли музей для семьи — приходите, кстати, с дочерью. Ведь главный кризис сейчас происходит не в экономике, а в семье. Семья переживает серьёзные потрясения, и дело вовсе не в разводах. Люди в семье перестали что-то производить, так как теперь всё покупается: нет варенья — в магазин, нет пельменей — в магазин, нет квашеной капусты — в магазин. А ведь раньше семьи, особенно здесь, на севере, были абсолютно самодостаточные и автономные — им никакое государство не было нужно. Ну а что сегодня семья? Это люди, сидящие за компьютерами, зачастую даже в разных комнатах. Мы стали все собственниками — квартиры, машины, дачи — всё своё; даже деньги у каждого свои — на банковской карте, которую ведь не разломаешь напополам. Это всё разобщает. У нас в музее есть игровая зона с лесом и озером, куда можно прийти всей семьёй и попытаться «выжить» — всем вместе. Общие задачи и общий быт объединяют семью.

К тому же мы совсем недавно выиграли грант у «Северстали» «Музеи Русского Севера» и запускаем новый проект, который называется «Калитка.RU». Какая основная миссия любого музея? Сохранить. Мы не можем противостоять глобальным явлениям: фастфуд и гамбургеры наступают, пицца захватила весь мир. А ведь многие даже не знают, что такое калитка, и думают, что это дверь в заборе. Хотя смысл проекта кроется именно в этом понятии и рассматривается как открытая дверь в мир кухни Карелии. Ибо пища — это тоже явление культуры, и его необходимо сохранить. Гастрономия не должна быть выброшена из этнокультуры и отдана на откуп ресторанам. В нашем новом музее мы постараемся сохранить феномен калитки, её рецепт, будем обучать молодёжь готовить калитки так, как это делали наши прабабки.

— А вы сами любите калитки?

— Обожаю. И уверен, что музей калиток будет жутко интересен всем без исключения.

И вот эти «обожаю» и «жутко интересно» я слышала как минимум раз десять за тот час, пока длилось наше интервью. По всей вероятности, директор Национального музея обожает и жутко интересуется всем, за что бы он ни брался. А иначе не было бы у нас в Карелии такого человека, как Михаил Леонидович Гольденберг, который не просто любит и не просто увлечен историей и культурой родного края, а заставляет полюбить и увлечься других людей.

Фото Tarja A

Срочные новости в нашем Telegram