Сергей Кучин впервые озвучил свою версию случившегося и назвал приговор политическим

Сергей Кучин, которого в пятницу суд приговорил к двум годам и 9 месяцам колонии — поселения за пьяную аварию, в которой погиб 21-летний Дмитрий Котовский, дал большое интервью «Русской планете». В нем он впервые озвучил свою версию событий, произошедших в ту роковую ночь, а также признался, что раньше действительно употреблял алкоголь и что считает свой приговор отчасти политическим. То, что рассказал Кучин, отличается от версии следствия. Читайте интервью и решайте, верить ему или нет:

– Что все-таки произошло в тот вечер?

– Чтобы описать все случившееся в тот декабрьский вечер, нужно узнать всю историю этого дела — от начала и до самого конца, ибо без понимания нюансов и деталей сложно будет понять все, что там произошло. Рассказываю без прикрас и дополнений, только то, что знаю сам и в чем уверен. Вечером четверга мы встретились со вторым выжившим в этой автокатастрофе — Мишей и решили разбавить вечер небольшим количеством алкоголя... Грешен, раньше пил. Миша, как потом мы установили, заехал за мной и мы отправились к нему на Варкауса, где он в то время снимал квартиру. Как водится, поболтали, выпили.

–Что было потом?

– Где-то часа через полтора после нашего приезда позвонил Дима Котовский, и мы договорились с ним о встрече. Дима приехал, не пил, но в разговоре живое участие принял. После я попросил его подкинуть меня по пути домой, ибо ехать он собирался в сторону Древлянки, через центр. Дима согласился, но после поступило (от кого, не помню) предложение ехать на Мишиной Ауди Q7, к которой у Димы всегда был доступ как у трезвого водителя.

– Что помните дальше?

– Следующие воспоминания — это пробуждение после какого-то чудовищного сна, когда раскалывается голова, льется кровь, нет понимания того, что вообще происходит и крайне холодно. Миша, стоя на пригорке, находясь в подобном же — кроваво-непонимающем состоянии, пребывает в состоянии шоковой истерики. В сознание меня привел крик Миши «Вызывай ментов!» Пытаясь найти телефоны, не находим у себя ни одного из них. После этого, понимая, что все телефоны в этой машине всегда лежали на широком подлокотнике, я залезаю в автомобиль и нахожу свой, с которого в 3:10 ночи и поступил вызов на пункт полиции. Что было дальше: мрак в сознании, следователь с утра, неделя больничной палаты и взрыв в СМИ по поводу того, как «мажоры и единороссы докатались на своем джипе».

– Как шло следствие?

– Следующие полгода, вплоть до 14 апреля 2014 года, были постоянные походы в Следственный комитет по Петрозаводску, где нам регулярно предлагали пройти какую-нибудь экспертизу, полиграф, еще какую-нибудь следственную процедуру. На все соглашались, везде ходили. В начале января мы с Мишей встретились и, так как авария занимала все наши мысли, еще раз договорились, что никто не препятствует расследованию, все честно и по правилам. Спустя неделю, находясь у меня дома, мы позвонили брату погибшего Димки и предложили встретиться. На встречу пришли он и его отец. Тогда мы обозначили и свою позицию по расследованию — способствовать всеми возможными методами, и по принятию вины, если такая вдруг будет за кем-то из нас. Далее было более десятка экспертиз: кровь, одежда, волосы, полиграф, обувь, Судебная психиатрическая экспертиза, транспортная экспертиза, комплексная экспертиза. Они, одна за одной, были «пустыми», то есть бесполезными, полиграф в начале января ничего не сказал однозначного (хотя, по словам экспертов, проводить его через месяц после ЧМТ — вообще бессмысленно). Нас регулярно звали на Курганский проезд (УМВД по Петрозаводску) и знакомили с результатами экспертиз: по одежде, камерам наружного наблюдения (2 камеры засняли Q 7, несущуюся по Кирова на высокой скорости), допросы.

– Что-нибудь странное заметили?

– Очень странно было то, что единственная улика, которая сразу могла установить водителя, не была взята во внимание — отпечаток с большой металлической кнопки на рычаге переключения передач так и не был снят. Следователь сказал, что виной погодные условия. Также не был проведен анализ ДНК единственного волоса, застрявшего в трещине лобового стекла, напротив водительского сиденья. Почему? На тот момент мне это было непонятным. Кстати, после больницы уверенности в том, что за рулем мог быть Дима, поубавилось. Во-первых, это было на него не похоже: сколько бы раз он ни садился за руль «кушки», как «трезвый водитель», по словам его друзей и Миши — он не гонял, ездил аккуратно. И несмотря на то, что по городу ходили слухи, что в тот вечер патрули ДПС гонялись за черной бешеной Q7 (мол, мы участвовали и в погоне), у нас уже тогда возникли мысли о том, что за рулем мог быть кто-то из нас.

– Расскажите о политической составляющей дела.

– В ту же ночь я рассказал высокопоставленному коллеге, которому полностью доверял, о произошедшей ситуации и дал послушать аудиозапись беседы Миши со следователем. Версия о политической составляющей этого дела появилась сразу же и у него. Мне был предложен адвокат. Все, кто знали о происходящем, ждали «слива» в СМИ, но его так и не происходило. Надо, кстати, отметить корректность УМВД в этом плане — за все время нахождения дела у них ни одна душа ни о чем не узнала. Это профессионально.

– Что было на видеозаписи, которую сделал Дмитрий на свой мобильный телефон?

– Через месяц или около того Миша приехал ко мне с нашим общим другом и обозначил, что то, что он мне расскажет, будет бомбой! Тогда я и узнал о том, что незадолго до ДТП Дима снимал нас на камеру своего мобильного телефона, и существует видеозапись, на которой было запечатлено следующее: я, находясь за рулем, совершаю несколько наездов бампером «кушки» на автомобиль Шкода Йети к686ху10рус (который мы купили совместно с бывшей супругой и до того момента не делили во время мирного развода). Весь этот бардак сопровождается нецензурной бранью в сторону бывшей супруги, объяснением того, чего же я ей так и не простил. После наездов на Шкоду мы выезжаем на улицу Кирова и двигаемся в сторону проспекта Ленина, после чего все выходим осматривать машину. По этому видео можно сказать однозначно лишь то, что Димыч, заявив на камеру, что он «на х@й за руль уже не сядет», и то, что он усаживается на заднее правое место.

– По видео понятно, кто садится за руль?

– Ничего более из этого видео не понятно — кто из нас с Мишей куда усаживается, зачем мы поехали в сторону Варкауса. Я это видео в июле-августе раз сто пересматривал (да и не только я) и так и не смог понять, почему же на тот момент следователь решил предъявить обвинение мне.

– Ваши телефоны не прослушивали?

– В мае Миша тайно сообщил, что следователь его снова вызывал и рассказывал о том, как с 9 апреля по 6 мая 2014 года нас с ним внимательно слушали спецсотрудники. Диски с аудиозаписями присутствуют в деле, хотя за весь месяц они так и не услышали ничего, что бы им хотелось.

– Что явилось основанием для признания вами вины в этом ДТП?

– Месяц после предъявления обвинения я размышлял о том, что же могло стать причиной выбора именно меня в качестве обвиняемого, ждал результатов хотя бы каких-либо однозначных экспертиз или чего-то такого. Я ожидал, что после предъявления обвинения материалы дела сразу будут обнародованы в прессе. Но это оказалось не так, что позволило отбросить политическую составляющую на уровне УМВД.

Мы с Мишей после комплексной экспертизы отчетливо понимали, что за рулем мог сидеть только один из нас, и если его признали свидетелем, а меня виновником ДТП, то отмазываться было бессмысленно. Еще один мой друг, разбирающийся в перипетиях следствия и всего уголовного процесса, объяснил мне, чем чревато дальнейшее препирание с органами следствия и как это в дальнейшем может быть истрактовано в суде. Ничего хорошего это не сулило. Посоветовавшись с адвокатом, сказав ему о своих доводах и о том, что не доверять следствию оснований нет, следователю было заявлено, что я принимаю вину за ДТП на себя. Все. Никаких загонов в угол, никаких «железобетонных» доказательств, ничего! Простой логический вывод, тактическая предосторожность и ответственность за то, что было сделано. Каждый из нас был в этом виновен, но Мишка уже поплатился машиной, да и громкой славой, Дима — сами знаете, как поплатился за беспечность и отказ ехать за рулем в машине с двумя нетрезвыми товарищами. Оставался мой ответ, и я его дал. Честно и прямо.

– Как проходили суды?

– Мой адвокат поведал о том, что ускоренное рассмотрение дела в особом порядке позволит сократить срок приговора на треть, поэтому заявлено было ходатайство об этом. Это сразу же разнеслось по оппозиционным СМИ, вместе с той чушью, что была озвучена ими после передачи дела в городскую прокуратуру. Именно тогда мной и было принято решение о том, что возможность сократить срок несопоставима с возможностью рассказать судье всю историю по этому делу. В конце июля мы встретились с отцом погибшего, и на этой встрече я рассказал ему все, что вы уже имели возможность услышать и попросил не соглашаться на «особый порядок». Семья Димы, огромное спасибо, на это согласилась. На предварительном судебном заседании 29 июля моя бывшая жена продолжила гнуть свою линию о том, что простит меня и отзовет иск лишь за моральную компенсацию в 80 тысяч рублей, а семья погибшего попросила суд о проведении заседания с рассмотрением всех доказательств.

– Подтвердилась ли ваша амнезия?

– Один из наиболее ярких свидетелей на этом суде был доктор, который подтвердил факт того, что, по его мнению, наступление амнезии в результате сильной черепно-мозговой травмы и ее сочетании с употреблением спиртного — вполне закономерный исход, наблюдающийся у большинства подобных пациентов с разницей лишь в сроке амнезии — она может быть как быстрая (несколько минут до и после ЧМТ, так и долгая — до нескольких лет запамятования). По его словам, странно бы было, если бы амнезия отсутствовала.

Расчет мой на быстрое рассмотрение дела (в течение трех заседаний) был напрасен, ибо после двух переносов заседаний срок рассмотрения растянулся уже более чем на два месяца.

– Вы будете обжаловать решение суда?

– По поводу того, буду ли я обжаловать это решение суда в более высокой инстанции, я четкого ответа дать не могу. Мной и адвокатом это еще не определено. Я нахожусь сами понимаете, в каком состоянии. Я буду консультироваться с адвокатом, который еще раз проанализирует все доводы, доказательства, решение судьи. У нас есть десять дней по закону. Возможно, буду обжаловать, возможно — нет. Не мучайте меня этим вопросом, я не знаю.