Да дураки

(записки из сумасшедшего дома)

А, может, это двойник? Нет-нет, я не всерьез. Просто фантазирую. Фантазировать же еще можно? За это же еще не? Или уже да? Я просто не знаю. Не могу уследить. То ли еще можно по чуть-чуть шепотом, то ли уже только глазами, причем закрытыми и в темноте.

Я имею в виду, что Он как-то странно стал отвечать на вопросы. Как-то, знаете, коротко и полисемично. В смысле, отчетливо, но непонятно. Так, что вроде и ответил, а все в ступоре. Вот недавно пред ним предстал губернатор краснодарский да как начал про футбол. Не вели, говорит, казнить, вели слово молвить, государь-надежа, разумею я, что портят все у нас легионеры. В смысле, наши только с колен, а те сразу хать! И наши снова. Стимула нет. На лавке сыт не будешь. Гнать надо легионеров. Расчистить российскую футбольную лигу для россиян. И тогда-де заколосятся хлеба. Да прямо на поле. Что, мол, думаешь, государь-надежа, об моем проекте? И, выслушав эту пургу, надежа ответил: «Да».

Что да? Ему же только бровью пошевелить, и у нас Иртыш задом наперед потечет. А тут же не бровь, тут целое недвусмысленное слово «да». Так это значит, что у нас теперь иностранцев в клубах не будет. Не в ночных клубах. В футбольных! Во всем мире будут, а у нас нет? Всем это не мешает, а у нас опять, блин, яйца? Так давайте отрежем? Карпин на это сказал, что тогда можно уже играть в лаптях. Хуже уже не будет. Бред же. А главный такой: «Да». Ощущение, что или думал о чем-то своем или не хотел злить губера. Почувствовал, что тут без санитаров никак, деликатно кивнул и «огородами к Котовскому».

Или все-таки это был двойник? Он же, чего говорить, не знает. Его задача кивать, улыбаться и быть похожим. Он, может, дрожал, отказывался, боялся не справиться. «А что, — бормотал, — ежели меня о чем-нибудь спросят? Я же запалюсь как бикфордов шнур». А ему: «Ничего не бойся. Просто кивай, улыбайся и говори да». Он и сказал «да»… Караганда.

Ну, или вот это. Артист Евгений Миронов дает ему письмо в защиту режиссера Серебренникова и говорит что-то вроде: «Ах, моне ми, шарман, силь ву пле, мон плизир». Что в переводе означает: «Вы знали? Зачем? Зачем вам это нужно? Вам же в Париж завтра». А в ответ ему: «Да дураки». То есть опять «да». Только теперь еще и «дураки». Но кто дураки? Те, кто подозревает режиссера в хищениях? Или те, кого в этих хищениях подозревают? И, вообще, «да дураки» это разве ответ на вопрос, начинающийся со слова «зачем»?

— Вовочка, зачем ты съел всё варенье?

— Да дураки.

…

— Люся, зачем ты надела костюм докторской колбасы?

— Да дураки.

…

— Павлик, зачем ты настучал на дедушку тем дяденькам?

— Да дураки.

Так может отвечать только двойник. Или тройник.  Или удлинитель. В общем, тот, кто должен что-то говорить, а что именно, он не знает. Ему, может, сказали, что, мол, дело плевое – награды раздал, руки пожал и свободен. И тут вдруг такая лажа. Письмо какое-то, режиссер, Париж, «Вы знали?». А он и не знал ничего. «Ну что, — говорит, — за дураки!» В смысле, эти, которые его презиком нарядили и подставляют второй раз подряд… Хотя, конечно, может, и не двойник.

Может, и настоящий. Иван, так сказать, Васильевич. Водку ключница делала. Замуровали демоны. Паки, паки. Иже херувимы.