Индира Пропаганди
Надысь один экстравагантный московский журналист весьма убедительно доказал, что вся наша пропагандистская машина не работает. В смысле, что весь тот миллиард долларов в год, который наша застрявшая в кризисе система транжирит на пропаганду, по сути, уходит в песок. На первый взгляд звучит неправдоподобно. Но у журналиста были свои аргументы.
Что он имел в виду? То, что действенность пропаганды принято измерять социологическими опросами. Одобряете ли вы политику партии? Влюблены ли вы в президента? Нравится ли вам Крым? Ненавидите ли вы Обаму? Да, нет, затрудняюсь ответить. И вот то ли 80, то ли 180 процентов населения России отвечают «да». Значит, пропаганда действует? «А вот и нет», — предположил журналист. Люди говорят «да» не потому, что согласны, а потому, что не видят смысла говорить «нет». Ведь все понимают, что ничего изменить в стране они не могут. Своим «нет» они не вернут Крым обратно, не переизберут президента и не вразумят Думу. Они не способны повлиять ни на что. Никаких выгод своим протестом им извлечь не удастся, а вот геморрой на свои головы они схлопотать рискуют. Репрессивный аппарат работает, старший брат следит. И зачем им, спрашивается, плевать против ветра?
«В ГДР в конце 80-х, — напомнил журналист, — тоже все поголовно одобряли Хонеккера. А через месяц взяли и разрушили Берлинскую стену». То же можно сказать и о советском народе периода вялого брежневизма. Все были вроде как «за», но при этом многие были «против». Только не говорили об этом. Потому что зачем? Мы писали сочинения по «Целине» и «Возрождению», цитировали «дорогого Леонида Ильича» в диссертациях даже по животноводству и в то же время читали под одеялом Солженицына. «На людей влияет не пропаганда, — сообщил журналист, — а полиция». В том смысле, что не вера, а страх.
В принципе я был рад с ним согласиться. Потому что больше всего сегодня огорчают не столько разудалые поступки царя, сколько пугающая тотальная поддержка этих поступков в народе. При советской власти я как-то не замечал такой поддержки. Люди лениво одобряли, механически голосовали, устало аплодировали, но тельняшки за вождей не рвали и с удовольствием высеивали из выступлений сатириков песчинки крамолы. А сейчас же люди реально верят в новых печенегов да половцев, окруживших Русь кольцом огненным и сжимающих в десницах своих мечи кровавые. Я поделился своими огорчениями с экстравагантным журналистом. На что он мне ответил: «Да с чего вы взяли, что этих людей много?»
Я начал было вспоминать, что вот, мол, комментарии к текстам…
— Тролли, — сказал журналист. – Тролли на зарплате, два-три коммуниста и три-четыре монархиста. Одни и те же люди. Частота комментариев никак не соотносится с количеством комментирующих.
— А что делать с друзьями? Мои знакомые вдруг стали инфицированы телевизором. Киселев укусил их, и теперь они бредят радиоактивным пеплом.
— Как вы можете сосчитать, сколько их? – ухмыльнулся мой оппонент. – А я знаю много людей, которые выходят на митинги против власти. Их тысячи. Причем они выглядят куда более естественно, чем те, кто выходит на митинги за власть.
И мне, знаете, захотелось с ним согласиться. Может, и правда нет никаких 84 процентов. Может, эти проценты такая же пропаганда, как и все остальное. Ведь одно дело знать, что весь народ марширует в одну сторону, и ты чуть ли не один пытаешься хотя бы устоять на месте. Это бессмысленно, опасно и неприятно. А другое – понять, что нет никакой марширующей толпы, и ты вовсе не один. И голос твой не уходит в пустоту. И то, против чего он направлен, вовсе не истина и не благо, а как раз, наоборот, врака и вредность. И очень может статься, что утром по всем соцопросам власть наша будет всенародно любима, а к вечеру мы разрушим Берлинскую стену. Или что там у нас сейчас вместо нее?
