Тесное слово
Ехал я как-то из Питера на бла-бла каре. То есть ехал я, естественно, на просто каре, но нашел я его на сайте blablacar. Удобная такая штука – езда с попутчиком. Дешевле, чем поездом, быстрее, и время можно подобрать удобное. Чистое, так сказать, здоровье. В общем, выбрал я самое подходящее мне время отъезда, подбежал к точке старта, и тут оказалось, что нас таких пятеро.
Не двое, не трое и даже не четверо. А реально пятеро. Пять мужиков. Юноша-водитель для виду смутился и сказал, что он слегка сбился со счета и, вот незадача, перебрал с пассажирами. Но любой из нас может не ехать. А мы же все уже настроились. У всех вечером дома какие-то планы. Мы же специально именно этот час выбрали. «Ладно, — говорим, — потеснимся». И в ту же секунду один из нас со словами «чур, я самый толстый» плюхается на переднее сиденье. Вот тот редкий момент, когда человек был счастлив, что он жиробас. Сел, гадина, как король, ремешком застегнулся и сидит. А остальные четверо начали утрамбовываться сзади. Я у дальней дверки, кашляющий кощей рядом со мной, его прижал большой дядя с боками, и на оставшиеся 15 миллиметров попытался втиснуться студент. Полностью вдавить себя в нас ему не удалось, и поэтому значительная часть студента нанизалась на дверную ручку. И в таком положении нам предстояло прожить как минимум пять часов.
По дороге юноша-водитель объяснил, что он так зарабатывает на жизнь. На выходных набирает машину попутчиков и везет их из Питера в какой-нибудь город. Доезжает, а там уже его ждут те, кто, наоборот, хочет попасть в колыбель Октябрьскрой революции. По 700 рублей с носа. Пять часов туда, пять обратно, минус бензин – в общем, чуть-чуть зарабатывает. Жиробас комфортно сидел рядом с юношей и временами сладко посапывал. А мы четверо постепенно превращались в слипшиеся пельмени. Ноги мои ныли, руки приросли к бокам, хотя на исходе второго часа я уже не всегда отличал их от рук моего чахоточного соседа. Я страдал, и план отчаянного бунта созревал в моей голове.
— Надо поднять народ на борьбу, — говорил мой мозг. – Надо сказать, что грозный бог справедливости требует равенства, а значит, мирно сопящий толстопуз не доложен находиться в привилегированно
Да, и ненамного он толще. В любом случае, надо ограничить нахождение на переднем сиденье одним часом. Посидел один – уступил место товарищу. Чтобы все смогли хоть немного пожить в комфорте. Но, черт, если этот пузан переберется назад, тем, кто останется сзади, будет лютая смерть. Значит, это не выход. И я молчал, продолжая вынашивать иные планы переустройства мира.
И тут меня осенило. Мы просто не должны платить по 700 рублей! Водила сам виноват. Пусть тот, кто балдеет на переднем кресле, платит всю сумму, а мы, задние страдальцы, должны требовать сокращения платы до 500. Это же логично. Это справедливо. И водитель, кстати, почти ничего не потеряет, и нам хоть какая-то компенсация. Я думал так и молчал. Язык мой словно прирос к гортани. Ибо мне было неловко.
Вот как это объяснить? Мне создают для жизни невыносимые условия. Очевидно, что так жить нельзя. Ясно, что я имею право требовать пересмотра пунктов первоначального договора. И при этом я молчу. Мне не хочется показаться склочником. Мне стыдно прослыть скандалистом. Мне неудобно устраивать скандал из-за жалких 200 рублей. Ведь это мелочно, не по-мужски и неблагородно. Тесно мне, видишь ли. Люди и не такое терпели. И не 5 часов, а всю жизнь. И не роптали. В общем, какой-то дурацкий ложный стыд мешал мне сделать публичное заявление.
И тогда я решил попросить водителя остановиться как бы для того, чтобы размять члены, а самому провести в это время подрывную работу среди истерзанного лишениями народа. В смысле, поговорить с каждым из мужиков в отдельности. Ведь им же тоже тесно. Они, наверное, думают о том же, о чем я, но тоже стесняются. Кто-то же должен взять на себя бремя лидера. Я попросил остановки. Мы вышли. Сходили в уборную, купили по пирожку, молча сжевали пищу и залезли обратно в душегубку. Я еще думал, что есть вариант по приезде молча заплатить 500 рублей и уйти. Ну, а что мне сделают? Ничего. Я честно так думал. Наверное, так думали и остальные. Но в Петрозаводске мы все выдали водителю по 700 рублей и разошлись.
Почему так? Сначала я решил, что виной тому пресловутое интеллигентское соплежевание. Синдром Васисуалия Лоханкина, которого порют, а он думает: «Может быть, в этом и есть великая сермяжная правда». Но нас на заднем стуле ехало четверо. И, кажется, жалким филологом был я один. Почему же молчали другие?
Я рассказывал потом эту историю разным людям. Так вот, мужчины, слушая ее, с пониманием вздыхали, а женщины смотрели на меня с недоумением и все как одна уверяли, что «хрен бы этот прохиндей получил 700 рублей». Здоровые, грубые, драчливые мужики деликатно смотрели в пол и стеснялись. А хрупкие, воздушные, питающиеся листиком салата и росой женщины воинственно прищуривали глаза и оскаливали клыки. Вот такой парадокс природы. Мужик смотрит фильмы про ментов, любит пострелять, готов сходить добровольцем на войну с кем угодно или хотя бы набить морду соседу за плохую парковку. Но когда надо отстоять какое-то свое право на словах, мужчины в массе своей вдруг засовывают языки в собственные задницы и начинают страшно стесняться. А женщины смотрят кино про одуванчики, млеют при виде кошечек, носят платьица с рюшками, но стоит кому-то покуситься на кусочек их удобства, в секунду превращаются в мощных бойцовых псов.
Вот, кстати, и мой друг-свиновод, он же строитель, сторож и разведчик, ну то есть вообще не Лоханкин, говорит, что в жизни ни разу не обозвал жену, а она его каждый день называет сволочью и дебилом. Впрочем, это уже немного другая история.
