В свое время наш журналист Александр Фукс написал для газеты «Карельская Губернiя» серию прекрасных материалов о ночной жизни Петрозаводска. Фукс лично обошел все самые злачные городские места и откровенно, без прикрас описал то, что там происходит. Почему мужчины, а не девушки нынче рассуждают на тему, с кем бы из присутствующих «они бы смогли»? И чем хороша спина без прыщиков? Уверены, что описанные Фуксом похождения актуальны до сих пор. Тем более, некоторые из «злачных» мест благополучно работают до сих пор. Ну а тем, кто закрывает монитор руками при виде очередного фотоотчета с вечеринки и кричит «какая пошлость, в наше время такого не было!», будет особенно интересно это почитать. Первую часть заметок ищите здесь. И добро пожаловать в ночную жизнь города!

«Аэроад»: хаос и хаус

Решили идти пешком. По дороге мой юный друг купил бутылку пива, так как без этого, по его словам, ТАМ делать нечего. Хотелось в туалет. Юный друг забежал во дворы, а я вычурно решил дотерпеть до клуба. Дескать, на улице как-то, знаете, не комильфо. Да и холодно. Тем более что до места оставалось всего минут 10. Через 10 минут я сильно пожалел о своей манерности.

У входа, словно птички о маяк, билась молодежь. Люди в камуфляже держали оборону. Молодежь наседала. Билетов больше не было, а желающих пропихнуться внутрь не убавлялось. Видимо, внутри их ждала какая-то нешуточная настоящая радость.

Минут через 15 я таки смог добраться до охраны, сообщил, что внесен в некий особый список, и был впущен навстречу радости. У гардероба варилась каша-малаша. Девочки и мальчики с полушубками в руках протягивали свои одежды героической гардеробщице, но она была непреклонна. Свободных вешалок не было. Несколько рядов спин, отделявших меня от стойки, давали понять, что избавить меня от тулупа может только чудо. Очень хотелось в туалет.

— На втором этаже тоже есть гардероб, — сказал юный друг и повлек меня сквозь людскую пучину. Кругом шевелилась живая природа. Мы пробирались сквозь нее на какую-то лестницу, протискивались между тел, через темноту, задевая кого-то и всем наступая на ноги. Наступали и нам. Ботинки гадко чавкали, прилипая к полу. То ли из-за разлитого пива, то ли от конденсата человеческого пота. В конце концов мы выбрались на второй этаж и врезались в точно такую же толпу с шубами.

— Здравствуйте, — сказала хрупкая девушка-филолог. – Кошмар какой. Здесь сегодня диджей Фига и полторы тысячи человек. Мы полчаса стояли у входа и уже 40 минут пытаемся сдаться в гардероб.

Мы вновь потащились вниз. Туда-сюда бродила тощенькая и вечно пьяненькая по выходным студентка с кудряшками. Гламурный третьекурсник-политолог, как всегда улыбчивый и позитивный, в немыслимом для такого места пиджаке, приветливо махал ручкой. «Здесь какая-то тайна, — думал я, прижимая куртку к пузу, — люди платят по 450 рублей, мерзнут у входа, мыкаются с шубами, потеют и давятся. Либо Фига – волшебник, либо здесь собралось полторы тысячи мазохистов». Низенькие девочки из техникума жестко оттерли меня от стойки. Очень сильно хотелось в туалет.

Спасибо юному другу. Он перехватил покидающих «Аэроад» людей, взял у них номерки, пробился к стойке и под эти номерки сдал наконец наши шмотки. Я мысленно показал девочкам из техникума язык. Путь к радости был свободен. Оставалось лишь по-быстрому забежать в уборную. Но, горе мне, из сортира тоже торчали люди. Много людей. Длинный хвост, упирающийся в кучу-малу у гардероба. На счастье, мужской хвост таял быстрее женского, и я в очередной раз порадовался, что я не девочка.

И вот наконец все. Избавившись от всех тягот и забот, мы ринулись навстречу радости.

— Я обычно хожу здесь по периметру! – крикнул юный друг. И мы оказались в аду.

В этом зале было совсем темно. Тела, словно шпроты, жались друг к другу. При этом шпротины были еще живыми и дергались. Касаясь и задевая друг друга ввиду малости места, они дрыгались так, будто кто-то из них угодил пальцами в розетку. В голову же вбивалось монотонное: «Дынц-дынц… дынц-дынц… дынц-дынц… дынц-дынц… дынц-дынц». Видимо, именно этот звук моделировал и направлял в народ великий Фига. Мы двигались по периметру. Целью было встретить радость. Почувствовать то, ради чего все давились у входа, бились за вешалку и ерзали у писсуаров. Но ничего, кроме спин, видно не было. Кто-то постоянно пробивался навстречу. Под ногами чавкало, словно пол залепили ирисками. Иногда редкий вспых света выхватывал лица дергающихся шпрот. Глаза их были безумны. Будто их под водой долбанули динамитом, но не добили.

— Сейчас запросто прилетит в челюсть, — понял я, задев очередного танцора.

— Дальше дороги нет! – проорал юный друг. – Полный затор! Уходим назад!

Когда мы вырвались в холл, я окончательно догадался, что был в аду.

— Что это, — спрашиваю, — было?

— Это хаус, — ответил юный друг. Или хаос. Я не разобрал.

На втором танцполе было поспокойнее. Душно, но смешно. Народу по сравнению с хаосом там болталось немного. Пол был устлан дамскими сумками, а вокруг них, скрипя зимними сапогами, топтались девушки. Вроде как в знаменитой сцене из фильма «Афоня». Музыкой заправлял негр. Он что-то кричал не по-русски. Что-то типа: «Маза фаза гона вона. Йее!!!»

— Сделайте немного шума! — переводил его белый подельник. – Иначе он уедет обратно к себе в Нью-Йорк сити! Йее!

— Маза фаза гона вона. Йее! — опять кричал негр.

— В общем, он сказал, что микрофонам пи…ц, — перевел белый.

— Не понимаю, как такое можно танцевать, — зевнул юный друг, допивая третью банку пива. – Это эр эн би – чисто для девушек. Или для парней с девушками – позажиматься чтоб. А тут же, глянь, одинокие парни есть.

Я глянул: одинокие парни были. Тешили себя тем, что шевелили бедрами.

— А что, разве хаус лучше? — спросил я.

— Да я в Москве танцполы рву, — ответил юный друг. – Но здесь, конечно, отстой.

Душно было, словно в остывающей бане: уже не пекло, но и не для одетых.

Мы вышли. Возле гардероба по-прежнему змеилась молодежь с шубками, а из тубзиков по-прежнему торчали хвосты.

— Тебе здесь нравится? – спросил я грустящую на приступочке хрупкую филологиню.

— Ужас.

— Зачем же ты здесь?

— Здесь весело.

Я ничего не понял. Мимо, как всегда, позитивно катился студент-политолог.

— В чем твоя радость? – я все больше ощущал себя главным буржуином, дорвавшимся до мальчишей-кибальчишей.

— Здесь собралась вся тусовочная молодежь Петрозаводска, Александр. Тут можно потанцевать и пообщаться. На втором этаже тихо, — вежливо объяснил политолог.

Я поднялся на второй этаж. Там действительно было относительно тихо и темно. В баре продавали напитки. Худой, задумчивый студент-журналист в рубашке с коротким рукавчиком смотрел вниз. Казалось, что он хочет туда плюнуть.

— Ты-то здесь зачем?

— Друзья уговорили. Я только начал слагать песню. Как раз стало получаться… Но вот уговорили. В 11 пришел, час у входа продержали…

— Там, в хаусе, кто-то запел, — юный друг бесенком возник перед нами и вновь повлек меня в ад.

Там правда пели, но я не смог пробиться сквозь спины. Да и дынц-дынц был настолько страшным, что не хотелось и пытаться.

У гардероба немного рассосалось. В заведение вошли два моих ровесника – ловцы юных, неокрепших девичьих душ. Демоны ночи.

— Ты уже нашел здесь свое счастье? – спросили демоны и прямиком направились на второй этаж.

Я сделал еще кружок по заведению. Ничего не менялось. Только худой журналист начал развлекать себя r’n’b-танцем. Он походил на Пьеро, угодившего на шабаш ведьм…

Наверное, если человека далекого, например, от хоккея прямо во время игры вытолкнуть на лед, он тоже как минимум удивится. Вокруг с палками в руках носятся нашпигованные доспехами мужики, посекундно сшибаются, валятся на лед и впечатываются в стенки. Жесткая резиновая калабашка запросто может выбить им зубы, а они, больные на всю голову, еще и кидаются под нее, словно смерти ищут. Ясно, что человек, далекий от хоккея, уже через несколько мгновений захочет уползти со льда в страхе и непонятках… В общем, в этих замысловатых раздумьях я забирал свою куртку.

— Ну куда ты уходишь? – рядом вновь появился бесенок, мой верный Вергилий, мой проводник и помощник; он допивал пятую банку пива. – Ты бы выпил хоть чуть-чуть. Если бы я здесь не пил, то можно было бы повеситься. А так уже нормально. Смотри, сколько клиенток вокруг, подойди к любой. Меня уже ударили в пах. Не-е-ежно.

Внезапно в помещение вошел бывший ведущий ночных карельских шоу, ныне зажигающий в Москве.

— Я посмотреть, — сообщил он и занырнул в хаос хауса. Вышел минуты через две.

— Да это же ад! – воскликнул он. — Полторы тысячи человек на такой площади и с такой вентиляцией – это ужас. Тот, кто построит в Петрозаводске настоящий клуб на такое количество людей, станет реально богат.

Через пять минут таксист за 100 рублей доставил меня в «Штаб».

«Кримплен»: халява не пройдет

В «Кримплене» организовывали какую-то званую вечеринку. До того бывал я там нечасто. Наверное, раз. Зашел, увидал целую грядку модненьких студенток и всех своих кивачевских друзей — бизнесменов и депутатов. Друзья тоже были модненькие. Совсем какие-то не такие. И уж, конечно, глядя на них, невозможно было представить, что днем они принимают какие-то судьбоносные законы и носят пиджаки, а не эти рубашки в цветочек. Они стояли у стенки неподалеку от входа и, прищурясь, разглядывали «грядку».

— Выбираете, кого склонить к бесчинству? — изощрился я.

— Выбираем, с кем согласиться, — ответили мне.

Я ушел тогда минуты через четыре. И вплоть до званой этой вечерины больше не бывал. Не пойти было неудобно. И, главное, приглашение подразумевало халяву.

Впрочем, на свою голову, я расхвастался о предстоящем походе знакомой брюнетке, которая тотчас же попросила взять ее с собой. Причем вместе с подругой. А поскольку мужчина должен выглядеть сильным и щедрым, отказать я не мог. Так что халява срывалась.

О «Кримплене» ходят разные разговоры. Кто-то называет его пафосным, кто-то гламурным. И те и другие, кажется, подразумевают одно и то же. Кто-то говорит, что создавали его с претензией на нечто, сейчас претензия эта испарилась, но память о ней живет. Кто-то любит «Кримплен» за то, что это клуб, а не бар, то есть за то, что там только пьют и танцуют, а не сидят и жрут. Кто-то, наоборот, не любит за то, что там нельзя нормально поесть, а приходится лишь дрыгаться и напиваться. Многие сравнивали «Кримплен» с почившей в бозе «Ночной птицей».

— В «Птицу» я ходила ради музыки, — объясняла одна хрупкая девушка-филолог. — Там не было этих понтов. Туда ходили не сниматься, а танцевать. А что до наркотиков, то и без них там многие обходились. А «Кримплен» — чисто место для съема.

— «Птица» для меня — это потные, полуголые, дергающиеся парни в 4 утра, — излагал юноша, похожий на Диму Билана. — Их колбасит под техно. Без «колес» в таком состоянии под утро находиться нельзя. И еще в «Птице» были грязные туалеты. А в «Кримплене» — чистые. Люди модные. Ди-джеи эрэнбишные из Москвы и Питера приезжают. И пьют там только благородные напитки типа коньяка. А что до съема, то снимаются везде.

В общем, свершилось чудо, я выклянчил бесплатный проход для своих спутниц и почувствовал себя героем.

— А где мы сядем? — спросили девушки.

— А что мы будем пить? — спросили они же.

— Блин! — подумал я.

Но хозяин заведения, видимо, проникся уважением к моим сединам, и халява продолжилась. Девушки были усажены и обеспечены шампанским. Я же пошел знакомиться с обстановкой. Все были свои. В смысле, те же, кого я ежедневно вижу в «Штабе». Только выглядели они в этих стенах как-то иначе. Как-то то ли пафоснее, то ли гламурнее. Бизнесмены и депутаты хлопали друг друга по плечам, и некоторое время стояли рядом, потом переходили к следующим знакомым, снова полуобнимались и снова стояли. А в соседнем зале скакали девочки. Одна скандальная журналистка о чем-то щебетала с кудрявым мальчуганом. Лица их были близки. Они улыбались, почти касаясь губ друг друга… Минут через десять я увидал ее уже одну на диване в другом зале. В руке у нее был фужер с шампанским.

— Ты представляешь, — сказала она, — этот маленький гаденыш облевал мне мой «Диор»!

Я принюхался. Ничем выдающимся от коллеги не пахло.

— Падла такая, — продолжала она. — Сумочку «Диор», которую я купила в Англии.

Оказалось, речь шла об их предыдущей встрече. Потом появился кудрявый, увидал меня, обнял и прижался лбом. Потом отошел и забыл.

— Фукс, давай пить шампанское! — произнесла журналистка и комично пронесла фужер мимо рта. В смысле, попыталась вылить содержимое в ротовое отверстие, но промахнулась и вылила все на платье и диван. Сидеть стало мокро.

Благоухая шампанским, я стал дефилировать по залу. Кто-то нежно погладил меня по животу. Я опустил глаза. Предо мной явилась круглолицая студентка эффектных форм, с которой несколько лет назад у меня была короткая, порочная, но чрезвычайно приятная связь.

— Какими судьбами? — игриво спросила она и остановила палец на уровне моего пупа.

Надо сказать, что связь наша была и инициирована, и прекращена ею. То ли она, как советский летчик, сбивший очередной «мессер», просто поставила звездочку на фюзеляже. То ли разлюбила.

— Пойдем же скорее ко мне, предадимся разврату, — предложил я, решив проверить, не переживает ли ее чувство ко мне эпоху ренессанса.

— Нет, — сказала она. — Завтра реферат, и сестра ждет. В другой раз.

Ни фига не ренессанс, понял я и поковылял дальше.

Знакомый бизнесмен приветливо помахал мне рукой. Лишь подойдя, я увидел, что он нехорошо пьян.

— Все журналисты – продажные суки, — сообщил он. – И шеф твой — сука. И ты сука.

Вот ведь, а в дневной жизни он всегда был на удивление добрым и вежливым.

Внезапно рядом оказалась моя брюнетка:

— У нас закончилось шампанское. Что же делать?

«Ну, теперь-то халяве конец», — загрустил я, но хозяин заведения вновь пожалел мои седины.

— Фукс, а как ты знакомишься? — внезапно раздалось рядом.

Вопрос исходил от скандальной журналистки. Она высохла и чувствовала себя прекрасно.

— Я не знакомлюсь, — честно сознался я.

— Фукс, а с кем же ты спишь? — изумилась журналистка.

— Со старыми добрыми друзьями.

— Но это же скучно! Смотри, сколько симпатичных девушек вокруг. Давай, останови кого-нибудь, скажи: «Я Фукс. Пойдемте потрахаемся».

Меж тем брюнетка с подругой допивали вторую бутылку.

— Мне пора, — сказал я.

— А я бы осталась, — ответила брюнетка.

— Конечно.

Она немного замялась:

— Знаешь, мне очень неловко тебя просить… Но… Мне же возвращаться домой… Ночь…

Я выдал ей 100 рублей на такси. До полной халявы не хватило совсем чуть-чуть.

Я совсем уже было подошел к выходу, но застрял, разобнимавшись с университетским приятелем, поставляющим ныне в город алкоголь. Внезапно я заметил, что брюнетка с подругой направились в гардероб. Они покинули «Кримплен» раньше меня, и, уходя, я увидел, что они садятся в автомобиль к вышедшему с ними кренделю… В принципе это нормально. Но я до сих не пойму, зачем ей тогда так понадобились мои 100 рублей?

Дворец культуры имени Ржевского

Женщина кружилась. Средней тяжести дамский ридикюль сбился с плеча ее на локоть. Коренастый, настырный и некрепко стоящий на ногах мужчина старался придавать ей дополнительное вращение, но при этом странным образом вертелся сам. Счастливая улыбка блуждала на сочно напомаженных дамских губах. Наконец ноги женщины не выдюжили вращательных порывов ее туловища и она рухнула под ноги танцующих.

Буду честен: много лет я мечтал сходить туда, но не решался. Парни рассказывали, что можно прийти «К поручику», просто прислониться к стене, и уже минут через десять женщины бальзаковских лет начнут клевать на тебя, как рыба на нересте. Что-то вроде: «Мужчина, не проводите ли даму до дому?» В народе эту старейшую в городе дискотеку так и называют: «Для тех, кому не с кем спать». Я никогда не сталкивался с подобным. Все время надо самому придумывать предлог. Фотки, там, посмотреть или фильм с хорошими артистами про любовь. Или тупо чаю попить. Предложишь и ждешь отказа. Дескать, я так и знала, одно у вас на уме, все вы, козлы, одинаковые. Но чтобы женщина сама, без всяких игр и кокетничаний напрямую волокла мужчину к его цели — немыслимо. Мечта моего босоногого детства.

Пошел один. Заплатил 100 рублей. И окунулся в глубокое, почти забытое прошлое. Будто перенесло меня на машине времени лет эдак на тридцать назад. На стене — газета «Красная звезда», заголовки типа «С востока возрождается держава», стенд с черно-белыми фотографиями рыбы, птицы и леса. Птичницы разводят цыплят, лесники валят сосны, рыбаки тянут улов и меж ними твердые, как гранит, слова про то, что «Карелия сегодня — край высокоразвитой промышленности, передового сельского хозяйства и современной науки». А аккурат напротив буфета — огромная картина «Юность Ленина», где молодой Володя Ульянов порывисто и целеустремленно спешит куда-то сквозь непогоду, через бескрайние российские луга.

А вокруг всего этого точно такие же люди. Из прошлого. Словно их заперли в бункере и не рассказали, что Брежнев уже умер. Мужчины в майках, тельняшках, трениках и спортивных курточках. Седой краснолицый старик в светлом костюме, белой рубахе и галстуке. Большинство — лысоватые и коренастые. Женщины, как правило, без талий. Что-то вроде 100×100х100. Многие — кубической формы. Все выпимши. В руках у них банки с пивом, которое они интеллигентно посасывают через трубочку. Всем весело и хорошо.

Над темным танцполом гуляют красные и зеленые лучи, звучат «А у реки, а у реки, а у реки…», «Перемен требуют наши сердца» и другие неожиданные композиции. По периметру стоят старые коричневые кресла с откидными сиденьями. Редкая, похожая на Буратино худышка в сандаликах ставит пиво на приделанную к стене жердочку и начинает отчаянно подпрыгивать, не сгибая ног. Две крепкие лыжницы энергично работают руками. Тридцатилетние пацаны в майках спрашивают разрешения потанцевать рядом. На общем фоне положительно выделяется женщина в бежевой юбке. Она пляшет легко, с удовольствием и крепче остальных держится на ногах. После бала я случайно столкнулся с ней на улице. Она шла с подругой и делилась впечатлениями о пережитом. «Это тот, который ласковый?» — уточняла подруга. Видимо, там, в полумраке танцпола, среди лысых и коренастых удалось им встретить кого-то наиболее ласкового.

Одну из женщин мотало. Дорвавшийся до нее танцор валял ее, как самбист валяет чучело противника. Он перегибал ее через колено, окунал до пола, отталкивал, стараясь удержать за руку. Получалось не всегда. Тогда женщина отлетала в сторону и там натыкалась на какого-то другого мужчину. Она брала его пальцами за лицо, пихала в грудь и демонически испепеляла взглядом. Потом отталкивала не удержавшего ее танцора. Теряла ориентацию в пространстве, видела следующее мужское туловище, привлекала его, отталкивала и, кажется, чувствовала себя королевой бала. Светской тигрицей, окруженной вожделеющими ее поклонниками.

Я робел. Забившись в углу на стуле, я мучительно придумывал отмазы на случай дамской атаки. «Сейчас эта в блузоне позовет меня к ней смотреть марки… или та Буратина в сандаликах на негнущихся ножках… А я отвечу, что здесь не один и моя выцарапает мне глаза». Идея не казалась достойной, и я, как Шарапов, в ресторане подстерегающий Фокса, старался не встречаться ни с кем глазами и притворялся озадаченным. Иногда я выходил на свет в фойе, и тогда, если кто-то приближался на расстояние вытянутого лица, я с видом комического сексота сосредоточенно упирался взглядом в «Красную звезду». Когда же над залом прозвучали страшные слова «белый танец», я бешеным лосем ломанулся в буфет, сметая на своем пути все одушевленные и неодушевленные предметы.

По дороге я наткнулся на женщину, одетую Незнайкой. На ней были ярко-желтая рубашка и ядовито-зеленые шортики. Не хватало только огромной Незнайкиной шляпы.

— Дешевка! — по неизвестному мне поводу кричала ей вслед женщина-кубик.

— А ты зато одета, как клоун, — презрительно отвечала владелица зеленых штанишек. И, взглянув на сопровождавшего ее кавалера, добавила:

— А что? Если это правда.

На единственной полке в буфете в рядок стояли банки с пивом. За столиком отдыхали граждане. Прямо на стену проецировались современные клипы: голые девушки трогали себя под песню «Мы с тобой не пара, не пара. Вот такая вот запара, запара». Эдакий прострел современности в дремучих зарослях прошлого… Одинокая гражданка под пятьдесят в обтягивающем платье выше коленок сидела лицом к стене и задумчиво разглядывала голых девушек из клипа. Губы ее рассеянно теребили трубочку, торчащую из зеленой баночки «Туборга». Прямо напротив буфетных дверей юный Ленин с негодованием бежал через луга. Словно пытался удрать из этого очага разврата, от этих «неспаренных-запаренных» голых девок на стене… Именно у Ленина меня единственный раз окликнул девичий голос.

— Красивая картина, не правда ли? — как бы невзначай кинула проходившая мимо дама, но марки смотреть не позвала. Видимо, я слишком истово изобразил на лице свою любовь к соцреализму.

Между тем одинокая леди в платье и с пивом покинула буфет и спустилась в курилку. Затем, вся такая потерянная, зашла в бальный зал и примостилась на одно из жестких кресел… Но лишь минут через пять она дождалась своего счастья. Очередной лысый крепыш пригласил ее на тур вальса, и они закружились, как Наташа Ростова с дубом на ее первом балу. После мазурки гусар 70-х пригласил ее покурить. И тут я увидел, что люди обманывали меня. Они клеветали на наших благородных и недоступных женщин. Они пытались очернить светлый образ прекрасной дамы… По дороге в курилку прыткий гусар трижды норовил ухватить за бок одинокую Дульсинею, но всякий раз эта гордая женщина с грацией королевы сбрасывала его липкую, похотливую руку. Потому что она не такая…

«Ржевский» закрывается в полночь. Как и положено нормальным советским дискотекам. Чтобы никаких непристойностей и никакого срама. Потому что секса в СССР не было. Да и на последний троллейбус людям надо успеть.