«И как эта девочка до сих пор жива!»

Когда мы попали в аварию, моей дочери было семь лет. Сами мы из Карелии, но в ту пору жили в Москве. Возвращались из отпуска, дело было под Питером. За рулем сидел мой гражданский муж, а мы с дочкой ехали сзади. Так получилось, что муж уснул за рулем, потерял управление, машину вынесло на встречную полосу, и случилось лобовое столкновение с другим автомобилем. В этой аварии меньше всех пострадала я, отделавшись легким сотрясением мозга, а дочери буквально размозжило голову.

Хотя я была в шоке, но все же запомнила, что многие проезжавшие мимо люди останавливались, снимали происшествие на телефон, делали какие-то комментарии. Зачем, с какой целью? Как можно так холодно относиться к человеческому горю, наблюдать его чисто со стороны, как шоу «Дом 2» — с любопытством, без сочувствия и сопереживания?

Сотрудники ГИБДД приехали очень быстро, а вот скорую мы ждали полчаса, хотя я сказала по телефону, что авария очень серьезная и моя дочь находится без сознания. В довершение приехала просто железная коробка без аппарата искусственной вентиляции легких, зато с фельдшером, которая бегала кругом и повторяла: «Что делать, что делать?» Несмотря ни на что, я сохраняла трезвую голову, попыталась что-то извлечь из глубин памяти и сказала, наверное, надо колоть противошоковые препараты. Но таковых в чемодане фельдшера, к сожалению, не оказалось.

Дочь положили на носилки без ремней, и мне пришлось удерживать ее руками. В машине Юлю стошнило, и я никогда не забуду комментарий фельдшера: «Хорошо, что она сама перевернулась на бок, а то могла бы захлебнуться рвотными массами». Нас отвезли в больницу под Кировском, где мужу сделали операцию на кишечнике, а дочери, которая на тот момент не могла дышать самостоятельно, поставили трахеостомическую трубку и сделали снимок черепа.

Нейрохирург В.П. Снищук, посмотревший снимки, которые лично мне не показали, сказал, что ничего страшного, кости срастутся, ребенок поправится быстро, все будет хорошо. На тот момент это меня сильно успокоило, тем более дочь пришла в себя. Пролежав в больнице месяц, мы вернулись в Москву, и я настроилась на дальнейшую реабилитацию. Мы знали, что трубку снимут еще не скоро, что дочери придется долго находиться на домашнем обучении, но я радовалась тому, что самое страшное вроде бы позади.

У Юли из носа текла жидкость непонятного происхождения, и я обратилась в детскую поликлинику, к неврологу, откуда нас отправили в институт нейрохирургии им. Н. Бурденко, где нейрохирург, посмотревший вновь сделанные снимки, воскликнул: «И как эта девочка до сих пор жива!» Оказалось, у дочери образовался ликворный свищ, из которого через нос вытекала спинномозговая жидкость. В черепе зияла огромная трещина, все кости на снимке выглядели разрозненными — наконец я это увидела, и масштабы трагедии были понятны даже мне, человеку, далекому от медицины!

Я считаю, что со стороны доктора Снищука было преступлением не сказать мне правду. Пусть он побоялся делать операцию сам, но тогда честно признался бы в этом и перенаправил к другому специалисту. Юлю прооперировали; к счастью, мы еще не упустили драгоценное время, ведь ребенок мог погибнуть. Операция стоила дорого, и меня спросили, способна ли я ее оплатить. Я сказала, что возьму кредит, и тогда доктора позвонили в карельский Минздрав и спросили, смогут ли там выделить квоту.Я очень благодарна нашему Министерству здравоохранения, которое очень оперативно перечислило деньги: нам не пришлось ни чего-то ждать, ни у кого-то выпрашивать, ни куда-то ходить.

Юле сделали трепанацию черепа, все заново ломали и собирали буквально по кусочкам. Дочь оперировал и лечил доктор Л.А. Сатанин — гениальный медик; впрочем, то же самое я могу сказать и о других врачах НИИ им. Н. Бурденко. Хотя при этом не могу отметить, что отношение к своей работе некоторого среднего медицинского персонала чуть не стоило Юле жизни.

У ребенка начались судороги, а на посту никого нет! И это в отделении, где каждую секунду может произойти что-то неожиданное и страшное! Я не знала, куда бежать, пыталась сделать дочери непрямой массаж сердца, потому что у нее остановилось дыхание. В это время девочка, соседка по палате, пыталась отыскать медиков и нашла сестер, пьющих чай! Прибежавшая медсестра наложила Юле кислородную маску, но ведь ребенок не мог дышать естественным образом, у нее была трахеостома! Я пыталась объяснить, но нет — все равно она пихала эту маску. В конце концов прибежал парень с реанимационным чемоданчиком, наорал на медсестру, Юлю увезли в реанимацию, где, к счастью, вернули к жизни.

В конце концов нас выписали, Юля перешла на домашнее обучение. С трахеостомической трубкой она ходила девять месяцев, причем даже могла говорить, что в таких случаях происходит далеко не всегда. Она как-то прижимала трубку к горлу и разговаривала — видимо, была велика потребность в словесном общении! Я не могу не отдать должное огромной выдержке и колоссальному терпению своей маленькой дочери! Было много моментов, когда не я поддерживала ее, а она — меня с моими сдающими и силами, и нервами.

Трахеостома — коварная вещь. Ткани очень нежные, быстро образуется рубец, из-за чего человек перестает дышать сам, причем иногда на долгие годы. В этом плане нам очень помогли доктора Морозовской детской городской клинической больницы. Впрочем, и там бывали разные случаи, хотя ни в коем случае не хочу винить докторов, потому что иногда это просто стечение обстоятельств, судьба. Например, был мальчик Илья, которому вот-вот должны были снять эту самую трубку, с которой он жил пять лет, но что-то там сгорело в гортани, и ребенок еще очень надолго остался с трахеостомой.

Помню девочку Алену, которая упала с крыши сарая (они жили в частном доме) и у нее проломило череп. Она жила в отдаленном районе Карелии, и помощь была оказана слишком поздно. В черепе сняли часть кости, но ничего не поставили, то есть надо было бы сделать пластину, но для проведения такой операции ребенок должен дышать сам, а у нее тоже была трахеостома. В общем запущенный случай — ребенок жил с дырой в голове, прикрытой только кожей, не мог разговаривать. Я очень надеюсь, что сейчас в судьбе Алены что-то все-таки изменилось.

Могу рассказать и о девочке, которая после плановой прививки от гриппа сделалась «овощем». Я не знаю, потому так получилось: возможно, какая-то аллергическая реакция. У нее отказали все функции организма, она даже не могла глотать, и ее кормили через трубку в желудке. Семье пообещали помощь за границей, и, чтобы получить деньги, люди продали квартиру, но и там так ничего и не смогли сделать, и сейчас они снимают жилье, имея семью с двумя детьми, один из которых полный инвалид.

Кстати, про моего мужа. Да, он тоже сильно пострадал в аварии, но после стал обвинять меня в том, что я забочусь только о Юле, а о нем совсем не думаю. Возможно, в чем-то это было именно так, я не снимаю с себя никакой вины. Он говорил мне: «Ты только с ней и нянчишься», без конца жаловался на то, что ему нет никакого внимания. Я не выдержала и ушла от него. В данный момент отец не помогает своему ребенку, не интересуется здоровьем дочери — видимо, глубоко чем-то обижен.

Юля была на домашнем обучении до пятого класса, что, конечно, сказалось на ее развитии и психике. Впоследствии ей с трудом удалось адаптироваться в школе. А еще врачи сказали, что у дочери был крепкий организм, хороший иммунитет, благодаря чему она и выжила, смогла приспособиться к нынешней жизни. Мы отблагодарили докторов — в Москве так принято: одному дали десять тысяч рублей, другому пятнадцать, но об этом я не жалею.

У дочери повреждена левая лобная доля мозга, отвечающая за поведенческую функцию. С момента аварии Юля далеко не всегда способна контролировать свое поведение. По сути, ей нужна умиротворенная обстановка, которой в школе не было и не будет. Она пугается громких звуков, криков: реакция — возбуждение, слезы. Сыграли роль и постоянные запреты: не бегать, почти все время быть дома. Но я не могу и не хочу держать дочь в изоляции от окружающего мира: он жесток, и она должна приспосабливаться к тому, чтобы в нем жить.

Отмечу, что со временем с Юли сняли инвалидность: да, вроде ребенок вылечился, сам себя обслуживает, учится по нормальной программе, и неважно, что у нее нет части мозга. Каких-то три тысячи или сколько-то там больше государству, видимо, жалко. Я не имею права что-то и кому-то советовать и все же скажу: автомобильный транспорт — это очень опасная штука, а потому, люди, будьте бдительны! С той роковой поры я всегда приостанавливаюсь даже на пешеходном переходе, дожидаясь, пока водитель не притормозит.

Теперь я считаю: если что-то случится, надо обращаться к нескольким врачам, а не верить одному. А если заподозрите, будто что-то не то и не так, бейте тревогу, не успокаивайтесь, пока не получите нормальный ответ и конкретную помощь! Это ваша жизнь, ваши дети. Ни в коем случае не опускайте руки, боритесь и держитесь до последнего. Счастье — это понимать своего ребенка, иметь здорового ребенка. Ничего лучшего не существует на этом свете.