«Мою маму выдали замуж в 14 лет». Каково это — родиться и вырасти в цыганской семье?
По национальности я цыганка. Мою маму выдали замуж в 14 лет. Вы спросите, как так? А потому, что цыганские браки, как правило, официально не регистрируются. Мамин муж и мой отец был старше на семнадцать лет и имел троих детей от первого брака — жена умерла при родах; думаю, потому, что рожала дома. А моя мама произвела на свет еще шестерых: трех мальчиков и трех девочек. Старшие дети (не моей мамы) с нами жили недолго — двое отделились по возрасту, одного забрали родственники.
Мальчики в цыганской семье — это особая каста, не то, что девочки. Мы-то, как правило, никому не нужны, обуза. Наша соседка регулярно сдавала именно девочек в дом ребенка — и забывала о них. Но моя мама вырастила всех, хотя мы очень бедно жили. У нас был частный дом с небольшим участком, а еще мы держали свиней. Папа привозил для них отходы на лошади с телегой вроде как из детских садов и из школ.
У нас была лошадь по кличке Бусый, и братья с малолетства сидели на ней как влитые, будто так и родились! Мы, девочки, не ездили верхом, у нас это не принято, но всегда могли покормить коня хлебом, погладить; мы его не боялись, для нас это было естественно. В других семьях нет такого тесного общения с животными. С лошадью я могла поговорить, и хочу сказать, что она способна понять гораздо больше, чем люди, и у нее человеческие глаза. Еще у нас было много кошек, совершенно диких, которые ловили крыс и мышей. Когда я пробовала к ним подходить, они шипели и убегали.
Нас с детства приучали к попрошайничеству. Мы с мамой, моими сестрами, с нашими соседками и их детьми обычно стояли у ворот церкви. Я замечала, что некоторые люди, которые хотели зайти в храм, увидев нас, проходили мимо. Возможно, не желали подавать или по какой-то иной причине. Мы были для них как препятствие, как зараза. Нас учили говорить: «Тетенька, вы такая красивая!» Обычно «тетенька» шарахалась, но давала нам денег. Сейчас я понимаю, что не за комплимент, а просто желая откупиться от «сглаза».
А еще мы желали прихожанам здоровья и здоровья их детям. При этом надо было смотреть людям в глаза. Кто посмелее, те говорили нам за это гадости, а другие давали деньги. Кстати, если к вам на улице подходит цыганка и заявляет, что на вас порча, не слушайте, не бойтесь — просто проходите мимо. Чем меньше верите, тем меньше пристанет. Насчет того, что все цыганки умеют гадать на картах, тоже ерунда. Да, многим из нас это дано, но далеко не всем. Я знаю как минимум двух петрозаводских цыганок, которые в самом деле отлично гадают; причем живут они в благоустроенных квартирах, в относительном достатке, а не так, как жили мы.
Зарабатывали мы не так уж и мало, люди давали даже и сотнями; в церковные праздники могло выйти до нескольких тысяч рублей за день на семью, но всё куда-то утекало. Я слышала легенду о цыганских баронах, но ничего толком не знаю и могу сказать одно: большую часть того, что мы зарабатывали попрошайничеством, шла куда-то «наверх». Папа всё забирал, и больше мы этих денег не видели, а мама потом ломала голову, чем нас накормить.
У мамы было золото: крупные украшения и золотые зубы. А у нас если и имелись игрушки, то буквально подобранные на помойке. Да и поиграть, собственно, было некогда. Случалось, отец бил маму — если хотел, то находил повод. Что он сказал — было законом, и я его боялась, хотя он почти не обращал на меня внимания. Я с детства делала только то, что велели, и долгое время не представляла, что можно жить как-то иначе.
Одевались мы как попало: юбка или платье, а под ними — штаны, резиновые сапоги. Почему резиновые? Потому что в районе, где мы жили, на улицах всегда была непролазная грязь. В школе я училась плохо, с двойки на тройку, мало что соображала, домашние задания делать не успевала. Объяснить, если что-то не понимаешь по предметам, было некому, к тому же в нашей среде считалось, что девочкам образование ни к чему. За все годы учебы мой дневник никто не проверял и не подписывал. Я помню, что к нам приходили незнакомые люди, хорошо одетые, русские, — наверное, из каких-то социальных служб, но двери им никто никогда не открывал.
Придешь домой из школы, а там работа: мыть посуду, стирать (при этом никаких стиральных машин у нас сроду не было), присматривать за младшими. Я была старшей из детей, и на мою долю выпадало больше всего обязанностей. Одноклассники меня не обижали, побаивались. Но и дружить, общаться тоже никто не хотел: обходили стороной, и за партой я всегда сидела одна. Некоторые учителя пытались что-то объяснить после уроков, но я зажималась, не могла ничего усвоить, потому что однажды услышала, как две учительницы в разговоре между собой назвали меня тупой, а еще сказали: «У нее наверняка есть вши», хотя вшей у меня никогда не было.
В литературе и кинематографе распространено мнение, что цыганки распущенные, ветреные, склонные к свободным отношениям. На самом деле это не так: наши женщины очень целомудренны. Цыган, сколько бы браков у него ни было, всякий раз женится только на девственнице. Первая брачная ночь случается прямо в ресторане или там, где празднуется свадьба. Молодые закрываются в отдельном помещении, а гости ждут «результата». Когда девушку выдают замуж, ее, как правило, никто ни о чем не спрашивает, всё решает родня. Если цыганка остается вдовой, замуж повторно она не выходит: ее поддерживают родственники, прежде всего братья покойного супруга.
Меня можно было назвать малообразованной, даже малограмотной, но рано или поздно я начала понимать, что меня ждет. Учителей я ни в чем не виню, у них было мнение: что возьмешь с этих цыган! Они во многом правы: мы почти не смешиваемся с другими народами, живем очень обособленно, образование для нас не играет роли. Мама тем более ни в чем не виновата, потому что, будучи девочкой, стала женой взрослого мужчины, не успела ни сформироваться, ни развиться. Она старше меня в два раза.
По соседству была молодая цыганка Надя, мамины подруги часто перемывали ей кости. Эта Надя выучилась на воспитателя детского сада, ушла из семьи, а потом вышла замуж за русского. Это считалось позором, но я посмотрела на данный опыт с другой стороны. Надя вырвалась из нашей среды, в которой ее не ждало ничего хорошего, и отныне сама решала, как ей жить, зарабатывала деньги, могла увидеть что-то еще за пределами того мира, в котором родилась.
После окончания девятого класса я, никому ничего не сказав, устроилась на работу в магазин в нашем районе. О продолжении учебы в школе с моими оценками речи не шло, и я не думала, что смогу куда-то поступить: уверенности в себе не было никакой. Магазин был небольшим, торговали всем, чем придется, и вскоре отец меня избил, сказав, что я его опозорила, потому что продаю мужчинам спиртное, при том что лично я вообще не пила и не пью, не играло никакой роли. Я проплакала сутки, а потом подошла к заведующей — объяснила ситуацию. Она сказала, что станет устраивать для меня удобные смены, чтобы у отца было меньше возможностей подловить меня, узнать, что я все-таки продолжаю работать.
Потом я перешла в другой магазин, побольше, где мне очень нравился коллектив. Помогали, советовали; многие — даже именно потому, что я цыганка. Они понимали, что я из другой среды, мне трудно общаться с людьми, я многого не знаю. Со своей стороны я старалась быть доброжелательной к людям: к покупателям и коллегам.
В этом магазине я встретила будущего мужа. Он был красивым, светловолосым, статным, высоким, и я влюбилась без памяти. Сергей работал грузчиком; рассказал, что он детдомовец с непростой судьбой: несколько лет провел в исправительном учреждении для подростков. У него была комната в общежитии, и вскоре я ушла туда к нему, а потом мы поженились. Отец был в ярости, пытался меня найти, разобраться, но мой муж не тот человек, который даст меня в обиду.
Я заочно выучилась в Сортавальском торгово-экономическом техникуме и сейчас работаю товароведом. У нас с Сережей есть сын: черненький, кареглазый — в меня. Я стараюсь читать ему книги, как-то развивать: не хочу, чтобы у него было детство, похожее на мое. При этом и сама стремлюсь восполнить недостатки своего образования и воспитания. Однако моя национальность все-таки накладывает отпечаток на поведение, вкусы: я категорически не могу носить брюки, хожу только в юбках. И не думаю, что когда-либо решусь сделать стрижку, а голову тоже в основном покрываю, хотя бы и легким шарфиком.
С мамой я время от времени встречаюсь тайком от отца, даю деньги на младших, а она чаще всего только плачет. Получается, я их опозорила, потому что отныне в моей бывшей среде я изгой. Возможно, это эгоистично, но я ни о чем не жалею. А еще мне кажется, что не существует цыганского счастья, русского или какого-то еще, а есть просто человеческое. Надо стремиться к нему и по возможности стараться быть его достойным.
