Я бы ни за что не хотел там оказаться. Показываем, что сейчас происходит в «красных зонах» в Петрозаводске

Журналистов стали пускать в «красные зоны» ковидных госпиталей в Петрозаводске. Логика понятна. Только увидев своими глазами, что на самом деле творится за стенами больниц, человек сможет понять, сколь серьезна ситуация. Дошла очередь и до нас. Редакция решила делегировать на это опасное предприятие меня и Марию Смирнову. Марию в качестве фотографа. Меня, видимо, как самого древнего, которого не жалко. Для посещения выбрали два места. Старый корпус паллиативного центра на Перттунена 6 (бывший дом сестринского ухода) и Республиканскую инфекционную больницу. Начать мы решили с Перттунена.

МИР

Зелень, кусты, деревья, покошенная табличка «Машины не ставить». Тишина и покой. Входим и практически сразу видим кровати. Штук шесть коек в ряд.

 Это для отдыха персонала, — объясняют нам. — Люди устают. Здесь есть возможность полежать или немного поспать. Или, скажем, смена у медсестры с 6 утра, а она живет в Шуе. Чтобы не опоздать, приезжает вечером и уже здесь ночует.

Нам показывают рабочий кабинет заведующей ковидным отделением Ирины Петровой. Там тоже у стеночки притулилась раскладушка. В период пандемии иногда на работе буквально приходится жить.

Нам выдают больничные шорты и футболки. Чтобы не потеть в своем — сверху же будет душный защитный комбинезон. Переодеваемся, и затем начинается долгая процедура наряжания во «всё тяжкое». Две пары резиновых перчаток (обязательно две), тапки, сверху большие бахилы на завязках, комбинезон, шапочка, респиратор, очки. Очки, чтобы они не запотевали, обрабатывают шампунем «Джонсонс бэби». Затем, «чтобы враг не проскользнул», рукава и штанины обматывают скотчем. Жарко становится сразу. А медсестрам в этом наряде нужно находиться по 6 часов — столько времени у них длится смена. И не просто находиться, а работать.

В «красную зону» с нами заходят начмед паллиативного центра Сергей Чернецов и заведующая ковидным отделением Ирина Петрова. В момент нашего прихода из 35 коек больницы занята 31. Чуть ли ни впервые за последний месяц загруженность оказалась неполная. Накануне выписали десять человек, а поступило шестеро. На первом этаже лежат те, у кого, помимо ковида, есть другие тяжелые заболевания. У кроватей капельницы и кислородные концентраторы. Всего таких пациентов десять. Тихое и грустное место.

На втором этаже жизни больше. Кто-то сидит, кто-то ходит, женщины в палате стараются открыть компот, но он, зараза, не открывается. На помощь приходит благородный рыцарь-начмед. Под окнами время от времени возникают родственники с передачками. Передачки у них забирают и отдают хворающим.

Вообще, люди стали спокойнее относиться к этой болезни, — говорит Ирина Петрова, — во время первых двух волн ковидные центры обходили, словно чумные бараки. Сейчас поняли, что находиться рядом со зданием не страшно.

Спрашиваю, с какими показаниями сюда попадают, как должна протекать болезнь, чтобы положили в больницу.

Самые легкие случаи — это когда особых показаний к госпитализации нет, но человека невозможно никак иначе изолировать от других членов семьи, — говорит Ирина Петрова. – А так, в основном высокая температура и проблемы с дыханием. Очень тяжелых у нас нет. К зданию не проведен кислород, и у нас нет возможности использовать аппараты ИВЛ. Поэтому, если у нашего пациента наступает ухудшение и ему нужен аппарат искусственной вентиляции легких, его переводят в другую больницу.

Интересуюсь, чем отличается новый штамм от старых.

Непредсказуемым и иногда очень стремительным развитием болезни, — говорит Ирина Петрова. — Болеет много молодых. У них может не быть ни лишнего веса, ни диабета, ни каких-то других сопутствующих заболеваний, и вдруг за день поражение легких становится критическим. Происходит цитокиновый шторм.

Цитокиновый шторм, объясняют нам, это слишком агрессивная реакция иммунной системы на болезнь. Результат может оказаться самым печальным. Он может ударить не только по легким, но практически по любым другим органам. По сосудам, по сердцу, по почкам, по центральной нервной системе. Велик риск возникновения тромбов, у многих развивается депрессия.

Депрессия — это, кажется, то, что было у меня осенью. Ни сильного кашля, ни температуры, легкий насморк, обоняние на месте — в общем, внешне обычная небольшая простуда. Но при этом положительный тест ПЦР, непроходящая тревога, нежелание ни есть, ни двигаться, ни общаться. За пять дней я уменьшился на 5 килограммов. Психиатры уверенно называли это депрессией и рекомендовали волшебные пилюли. А через 10 дней всё прошло. Вместе с ковидом. Обошлось.

Спрашиваю, какой смысл прививаться, если штамм мутирует. Попадали ли к ним в больницу привитые? Бывало ли, что болезнь у тех, кто вакцинировался протекала тяжело?

Ни одна прививка не дает стопроцентной гарантии, — говорит Сергей Черенцов, — но вакцинированные заболевают гораздо реже и переносят болезнь легче.

По официальным данным, полученным от министра здравоохранения Карелии Михаила Охлопкова, в июне коронавирусом заболело 2372 человека, из них вакцинированных было 354. То есть примерно каждый седьмой.

А как сейчас? Продолжается рост заболеваемости или, может, волна пошла на спад?

На прошлой неделе уже был подготовлен приказ о переводе под ковид 150 коек нашего основного корпуса, — говорит Сергей Чернецов. — Но сейчас его приостановили. Количество заболевших на этой неделе перестало расти. Посмотрим, что будет дальше.

Выход из «красной зоны» не менее церемонен, чем вход. Мы проходим по какой-то удивительной лестнице, напоминающей развалины Брестской крепости, и заходим в изолированный от внешнего мира бокс, можно сказать, в чистилище, где поочередно обливаем друг друга с ног до головы обеззараживающей жидкостью. Затем начинается процесс стягивания с себя всего лишнего. Сначала первые перчатки, потом шапку, очки, респиратор, комбинезон, бахилы. Причем, комбинезон снимать надо, обязательно выворачивая его наизнанку. И затем душ. Нам выдали полотенца и мыло и велели обязательно не забыть помыть голову.

Вообще, от всего этого, казалось бы, страшного места веет каким-то спокойствием. Нет ни суеты, ни нервозности. Может, дело в том, что нас ждали и подготовились. А может, в том, что в больнице не очень много пациентов. Да и персонал паллиативного центра привык обращаться со своим контингентом бережно и без нервов. Не знаю. Но впечатление от посещения инфекционной больницы было совсем другим.

…И ВОЙНА

Ощущение, что мы действительно попали на территорию полевого госпиталя во время войны. Там явно не до нас. Двести двадцать коек, два корпуса, отделение ИТАР, дикая жара, под окнами какая-то стройка. У начмеда Натальи Маратовны Зборовской не замолкает рация.

Нас заводят за шкаф в ординаторской, там можно натянуть медицинские штаны. Ни о какой смене белья нет речи. Сверху на свое. Затем ведут по лестницам и подводят ко входу в «красную зону». Помогают одеться. Комбинезоны здесь синие. Более душные, чем в паллиативном центре. Или это мне кажется. Вместо очков защитный экран. Очки тоже есть, но нет шампуня для обработки. Хотя, может, и есть, но всем не до него. Наталья Зборовская идет с нами.

Заходим в отделение. Узкие коридоры, открытые двери палат, там, изнывая от духоты, лежат полуголые, болеющие ковидом люди. Лежат на боку и на спине, их просят переворачиваться на живот. Смотреть страшно. В этой жаре и здоровому человеку мучительно находиться больше десяти минут, а тут больные, задыхающиеся, и не 10 минут, а минимум три недели. Да еще и на животе.

Интересуюсь, как у них хватает сил доходить до туалета.

— Им нельзя ходить, — объясняет Наталья Зборовская. — У них памперсы. В туалеты ходят выздоравливающие. На этаже.

А душ? Хотя, что я спрашиваю. Их, видимо, моют санитарки?

— Да.

Один мой знакомый, лежавший здесь в декабре, рассказывал, что некоторые тяжелые больные неделями не чистили зубы, не мылись и ходили в памперс. Плюс жара и пот. Для тех их соседей, у кого отказало обоняние, это, видимо, было не так критично, но у него как раз не отказало. Зато отказал кишечник. Он лежал на 4-м этаже, где туалет был один и часто занят, а потому этот вроде бы второстепенный аспект больничного пребывания вырастал в настоящую проблему. Впрочем, не все воспринимали свое пребывание в больнице столь драматично. По крайней мере, другой знакомый уверяет, что вся их палата зубы добросовестно чистила, а он, несмотря на 80-процентное поражение легких, даже каждые два дня мыл голову в раковине. Так как в душ ему ходить не рекомендовали из-за сквозняка.

Туалет действительно на этаже. Сначала мне показалось, что на унитазе нет стульчака. И я не ошибся. Он был рядом на подоконнике. Туалет не закрывается изнутри. Это специально. На случай, если кому-то там станет плохо. Такая ситуация, правда, приводит к тому, что периодически в гости к сидящим на горшке людям заглядывают другие страждущие. На этот случай находчивые пациенты придумали вешать на дверь табличку с надписью «Занято».

По коридорам бродят худые синие тени. В руках то ли блокноты, то ли дощечки с лежащими на них листами бумаги. Это врачи. Практически все мужчины. У стен свалены какие-то пачки и сложены запасные матрасы. В ведрах тушеная капуста и сосиски. Это больничный обед. Посуда одноразовая. Ну а ведра как в старое доброе время. Только новые.

Просим показать ИТАР. Сил, правда, уже почти нет. Душно до ужаса. А ведь врачам во всей этой амуниции там нужно проводить много часов. Нас ведут по лестничным пролетам вниз на улицу. Разбитый асфальт. Здесь же без всякого забора строительство. Кажется, именно здесь строят новую дорогу. Обходим здание. Там снова ступеньки, чтобы подняться к боксам ИТАР.

Но как туда попадают больные? Их же по ступенькам не завести, а пандуса или подъемника я не вижу.

На руках, — объясняет начмед. — Приходится заносить на руках. Никто же не знал, что придет пандемия. Подъемник сделали для ИТАР, там лежат обычные инфекционные больные. Никто ведь не отменял менингит, энцефалит, боррелиоз. Под «чистых» больных у нас оставлено 20 коек. Но ковидных нужно изолировать, и вот для них приспособлены боксы, в которые можно попадать с внешней стороны. А сюда заносить можно только на руках.

Маленький бокс на две койки. На одной женщина под аппаратом ИВЛ, на другой — мужчина в сознании. Душно до невозможности. Страшно и душно. Идем вдоль стены мимо других боксов ко входу в отделение компьютерной томографии. Современное оборудование, чистое помещение. Словно вынырнул из ада в нормальный мир. Интересуюсь, сколько КТ в день приходится делать. Бывает, семьдесят. Иногда до ста. Проверяют вновь прибывших и осуществляют контроль за теми, кто уже лежит.

Но как они сюда забираются? Им же даже до туалета ходить нельзя. А тут четыре пролета вниз, улица, ступени наверх. Зимой в холод, летом в жару.

Кто может, добирается сам, — говорит Наталья Зборовская. — Остальных поднимают на руках.

Задаю тот же вопрос, что и в паллиативном центре. Есть ли среди больных вакцинированные?

Есть, но мало. Болезнь переносят легче. Бывают единичные тяжелые случаи. Очень редко.

Наталья Маратовна говорит, что в последние дни опять начали поступать пожилые. Был момент, когда большинство было молодых, но сейчас снова много стариков.

Я восхищаюсь Натальей Маратовной и этими худыми синими врачами. Восхищаюсь медсестрами. Всеми, кто ухитряется спасать людей в таких нечеловеческих условиях. Вопреки всему. И я очень не хотел бы туда попасть. Вот прямо совсем.

Силы оставляют меня окончательно. Очень хочется снять респиратор, забраться в тень и подышать. Прошусь на волю. Начмеда опять вызывают по рации. И вот, наконец, подходим к чистилищу. Здесь, в отличие от прошлого места, вход по одному. Никто никого не обливает обеззараживающей жидкостью. Просто ванночка с какой-то химией, туда макаешь руки в перчатках и начинаешь поочередно стягивать с себя всё. Потом стучишь в дверь, давая сигнал следующему, что путь свободен, и уходишь в «зеленую зону». Душ есть. Но нет ни мыла, ни полотенца. Да и своя одежда насквозь пропиталась потом. Скорее бы домой и смыть с себя это всё прохладной водой.

Через 20 минут я добрался до дома. Но сбыться моим мечтам не удалось. Именно в этот момент у меня отключили холодную воду.