«Новая газета» съездила в Суоярви, где живет и работает самый известный российский «сепаратист» Заваркин

Журналисты «Новой газеты» приехали в Суоярви и сделали репортаж про самого известного «сепаратиста» Владимира Заваркина. За выступление на митинге депутату грозит до 4 лет тюрьмы.

— У всякого преступления, как учат на юрфаке, должен быть мотив. Чтобы понять мотивы поступка Заваркина, мы поехали в его родной городок Суоярви (140 км от Петрозаводска, и менее 100 от границы с Финляндией; 10 тысяч жителей). Эта поездка для меня лично тем еще важна, что только так можно понять мотивы завтрашнего решения судьи Эдуарда Новоселова. А судья Новоселов для меня сейчас олицетворяет всю Россию, — пишет журналист «Новой газеты». Читаем весь репортаж.

С депутатом Заваркиным мы встречаемся в Петрозаводске. И потом два с половиной часа дребезжим на рейсовой газели по бесконечной лесной дороге. Я проколупываю в замерзшем окне дырочку, и Заваркин пытается сквозь эту дырочку и сквозь окружающую темноту дать мне какое-то представление о своем крае. О своей жизни.

— Вот здесь, смотри, самолет упал. А вот — видишь! видишь! — окошко светится! Это трое стариков в деревне остались, доживают. А раньше боольшо-о-ое тут хозяйство было, 500 коров. А вот, гляди: лесовозы! Без конца, без конца! Весь лес, что с Карелии идет — это в основном от нас, от нашего района.

Порубка леса — длинная, отдельная, болезненная тема. Заваркин, касаясь ее, даже слова выбирает какие-то особенные, выспренные.

— Вот эта поросль — что? Чепыжник она называется. Никакого толка от нее не будет, ерунда. Раньше знаешь, какие сосны у нас были? В один обхват не обхватишь. Сейчас такие только на кладбище остались, с финнов еще. С кладбища сосну не вывезешь, да! А в других местах не восстанавливается уже ничего. Мы раньше где вырубку сделаем — там посадки проведем искусственные. А финны — те семенняки оставляют: все порубят, а несколько одиноких сосен стоят. Это чтобы семена они разбрасывали. Так оно лучше получалось, из наших трех посаженных сосен две погибнут. А когда сама сосна их посеет — оно лучше получается. Так их мать-земля бережет. И, выходит, проще лес не губить, а... Как сказать?.. Со снисхождением, что ли, относиться?

Вот адвокат Динзе, защищающий Заваркина в суде, просил суд провести комплексную психолого-лингвистическую экспертизу скандального высказывания Заваркина. А я бы предложила провести экспертизу его мироощущения, если суду правда интересно разобраться, сепаратист он или нет.

— Вот река Шуя, — показывает он мне темноту за окном маршрутки, — здесь раньше граница проходила, пока усатый товарищ у финнов землю-то не приватизировал. Он тогда уж приватизацией занимался, да.

— А что, Владимир Станиславович, есть такие, кто сильно в Финляндию хочет?

— Да кто хотел — все уехали уж. У меня... Родственники они мне, выходит, да? Уехали тоже, теперь мучаются.

— А что мучаются?

— Ну как? Здесь-то у них пенсия была. А там — учись, потом работай до 70. Кто тебя, дармоеда, кормить хочет? Не в России! Вот они и учатся: на плотника, на уборщика. Языки... Дом им, правда, дали большой, теплый, они в какие-то комнаты не ходят даже, много им. И пособие 800 евро.

— Так что, хуже чем в Суоярви им там?

— Ну, знаешь... Есть ведь такое понятие — родина. Тоска гложет — деньгами не заткнешь ее.

Владимир Станиславович депутатом стал не то, чтоб случайно — но как-то стихийно. Всего два года назад: «До этого проблем было выше крыши, дом строил, потом девка училась... Ну а там пенсия. Чем мужику заняться? Когда человеку делать нечего — он мается».

Заваркин победил в выборах без каких-либо усилий, без листовок, без предвыборной кампании как таковой. Ему даже жизнь для этого не пришлось никак перекраивать — просто он сообщил людям, что хочет быть депутатом — и они его выбрали. Глава городского поселения Петров, впрочем, не считает победу Заваркина на выборах чем-то таким из ряда вон. «Просто, — говорит, — у нас тут и десяток голосов погоду делает. Он прошелся по дворам — за него и проголосовали».

(Мне, кстати, нравится такая кандидатская стратегия. Я своего депутата, к примеру, даже по фамилии не знаю. Не то, что в лицо.)

Как бы то ни было, в депутаты Заваркина, безусловно, народ выбрал правильно. Народ, по-моему, ни разу об этом не пожалел. Заваркин, всю свою жизнь проработавший водителем, как-то переполнился потенциалом руководителя и организатора. Ему с его депутатским мандатом интересно, и даже как-то азартно живется. Он стихийный креативщик и житейский психолог. Рассказывает:

— Мне  чуть свет — шесть — семь — звонят уже избиратели: «Владимир Станиславович, батареи холодные!» Я скорее в котельную, к кочегару: что ж, ты, гад, делаешь? Я же сейчас в управляющую компанию позвоню — они тебя и выкинут, у них таких как ты — очередь. А ты запьешь. А запьешь — начнешь из дома добро таскать. Тебя такую пьянь жена погонит, на кой ты ей нужен? Помыкаешься-помыкаешься — да и замерзнешь под забором. Как перспектива?

Истопника аргументация Заваркина обычно убеждает.

Или вот еще разговор с мчсовцами, когда у избирателей подвал затопит фекалиями, а никто не едет их откачивать:

— Да какие вы, к черту, спасатели? Попугая с крыши достать — вы тут как тут. У кого рука в унитазе застрянет — опять же вы прибежите. А тут люди в говне тонут — вас нет.

— Владимир Станиславович, а что, правда бывали такие случаи, с рукой в унитазе?

— А как же? По телевизору показывают. Служба спасения 9-11.

(Кстати, МЧС  тоже приехало в результате этого спича. Заваркин оказался убедителен).

Все проблемы города Суоярви вытекают из его истории. В 1940 году по итогам зимней войны между Советским Союзом и Финляндией Суоярви оказался в числе населенных пунктов, отошедших к России. Практически все финны, а также основная часть карелов ушли в Финляндию. Союз начал населять освободившиеся территории «колонистами» — солдатами-пограничниками, железнодорожниками, которые тянули сюда транспортную ветку. Для этих людей в 40-50 годы строились бараки, временные общежития, в которых, как тогда всем думалось, люди надолго не задержатся. Тогда счастливое будущее вообще казалось очень близким. Дома ставили деревянные, насыпные.

Годы шли, советская власть Суоярви обживала, тем самым закрепляя свои коренные права на этот морозный, заболоченный край. Здесь существенно разрослось сельское хозяйство, открылась и во всю мощь заработала картонная фабрика. Все это привлекало сюда новых и новых людей. Кого-то селили в новые кирпичные дома, отстроенные картонной фабрикой, однако многим достались бараки, освобождаемые военными и железнодорожниками. Между тем с  годами вместе со шлаком, наполнявшим полые стены, из этих домов высыпала и вся их суть. На сегодняшний день деревянных муниципальных домов в городе около 400. В каждом живет по несколько семей. Жизнь каждой из этих семей — это могильный мрак.

Птицефабрика закрылась за нерентабельностью, на картонной фабрике введено конкурсное управление. В городе на 9 тысяч жителей порядка 3000 трудоспособного населения. Из них только официально более 300 человек зарегистрированы как безработные.

Здесь можно говорить много правильных слов про ситуацию в российской экономике и про тяжелые времена, однако вся суть их сводится к простой констатации: Суоярви стране — в тягость.

Настя, которая за 2000 рублей в месяц снимает комнатку в деревянной общаге по адресу Октябрьская, 6, — наверное, вполне себе благополучная молодежь. Во-первых, она сама себя обеспечила жильем, пусть и временным (ушла от матери, которая живет в таком же бараке).  Во-вторых, у Насти все же есть образование («и диплом неплохой») — два с половиной года она отучилась в УПК на продавца. (УПК, кстати, региональное министерство образования хотело упразднить в этом году по линии оптимизации, но суоярвское руководство кое-как его отбило). В-третьих, у Насти есть работа: она работает в гостинице «Карелия» барменом.

Ее убогая комнатка никак не вяжется с гламурным образом ее профессии. Стены, кое-где прикрытые грязными некогда розовыми обоями, демонстрируют серые круги плесени, которая медленно пожирает дом. Щели в окне заткнуты газетой — и все равно холодно. Неуверенный свет мутного карельского утра поддерживает неяркая лампочка. И та — пока проводка не заискрит. К запаху сырости примешивается кислый запах мочи, какой бывает в запущенном доме престарелых. Он идет из трубы, которая в Настиной комнате не кончается ничем — а просто затыкается тряпочкой. Туалет у жильцов в коридоре, однако к канализации он не имеет никакого отношения. Это просто унитаз над дыркой в полу. Под унитазом — подвал.

Когда нечистоты подвал переполняют — может приехать машина, все это дело откачать. А может и не приехать.

Но Настя хорошо устроилась — ходит в душ на работе, в гостинице. Другим хуже. Ее соседка Галина Павловна Королюк (в очереди на жилье — 38 лет) плачется:Душа в бараке нет. Да и в других городских бараках его тоже нет. Одна старушка провела себе душ в деревянный дом 1954 года постройки (у нее два инвалида лежачих были) — так ей жилинспекция присудила за это штраф. За то, что она наносит вред муниципальному имуществу.

«Раньше компания у меня была, вшестером в баню ходили. 600 рублей час. По сто рублей выходило. А потом заболела я, вместо меня в компанию другую взяли. Что они, ждать меня будут? Теперь новую компанию искать надо. В баню больше шести человек не пускают».

Что характерно: все жильцы этого дома получают платежки за коммунальные услуги. И там даже есть строка «канализация и водоотведение». Канализации — нет, а строка есть. Впрочем, основная часть бараков, наподобие того, в котором живут Настя и Галина Павловна, все равно не платит за жилье. Смерзшиеся кипы платежек торчат из почтовых ящиков. Почта исправно тащит новые и новые.

Депутат Заваркин знает эти развалившиеся бараки, как облупленные. В любой дом он заходит уверенно, без стука, с решительным «так, что тут у вас». И в каждом доме его встречают как своего, близкого. Больше по этим домам никто не ходит. Глава города Петров обещает комиссию — но ее все нет и нет.

Глава города Суоярви, всенародно избранный Роман Витальевич Петров, сидит в скромном сильно прохладном кабинете на втором этаже администрации. На столе у него большой монитор, на котором открыта почта. Под батарею поставлены сушиться ботинки (напрасно: котельная в городе не работала три дня, и только вот ее починили; батареи холодные). Он старается быть четким и демократичным, каким, наверное, и должен быть современный молодой чиновник.

— Мы включили 207 домов в программу капитального ремонта, — говорит он. — Это значит, что до 2044 года у нас будет 207 домов планомерно отремонтировано.

На столе перед Романом Витальевичем вздрагивает мобильный, заводит отчаянно-романтическое: «Этот парень был из тех, кто просто любит жизнь!..»

Я выключаю диктофон, и Роман Витальевич окончательно превращается в современного молодого чиновника. Он решительно, с вызовом даже, признается, что — да, он карьерист. Вот такой. И еще тут есть несколько таких, которым не хочется отсюда никуда уезжать, которые хотят здесь делать человеческую жизнь. И да, в Финляндии, где он прожил четыре года, жизнь совсем другая, все совсем другое. А он вот все равно здесь. И не жалеет даже матерного словца, чтобы мы нормально, по-русски, уяснили, что и в Суоярви есть те, кто нормально работать не хочет.

Он делится своей печалью и болью: если признавать дома аварийными, то у их жителей появится возможность и право через суд требовать, чтобы их расселили. А откуда в бюджете такие деньги? Вот и попробуй в этой ситуации признать дом непригодным для жизни…С другой стороны, вследствие такой осторожности, федеральная программа по расселению аварийного жилья в Суоярви коснется жителей всего восьми домов — тех, которые были включены в аварийный список до 1 января 2012 года. Кто ж тогда мог предвидеть, ее, эту программу? И новая программа — тоже пока мечта. И все же «порядка 6 домов в этом году уже признаны непригодными для проживания. Это в 4 раза больше, чем было всего признано прежними властями Суоярвского района до 1 января 2012 года».

А всего в Суоярви, напомню, около 400 муниципальных домов.

Депутат Заваркин знать не хочет этой осторожной логики. У него логика одна: люди должны жить по-людски. В очередном поросшем плесенью, провалившемся под землю бараке он грохочет: «Я вот вас расселю — и мандат этот депутатский им в лицо брошу!»

А вот не факт, что получится, Владимир Станиславович. Не факт. Потому что это государство имеет право говорить открыто о том, что оно отсоединяется от людей. «Планомерно, до 2044 года». А люди таких вещей говорить не имеют права.

Сразу у нескольких суоярвских чиновников мы поинтересовались, что они думают о Заваркине. Если резюмировать коротко: «Своей суетой он мешает работать».

Но я вот смотрю на всю эту ситуацию и по-обывательски понимаю:

да, пусть у Заваркина нет высшего образования, пусть даже каких-то законов он не знает, но он знает один и самый главный закон — человека нельзя унижать. Никакие формальные отмазки тут не прокатывают; не нравится — возмутись.

Они ему говорят: «Дома не были бы в таком ужасающем состоянии, если б люди, проживающие в них, сами брали бы на себя долю ответственности». А он им: «Они — старухи, свою долю уж вычерпали». Они ему: «В бюджете нет денег». А он им: «А ты, дорогой господин, поживи-ка в их халупе, а они пусть недельку хоть  в твоих хоромах поживут. Может, и найдутся деньги». Они ему: «Да вы нас оскорбляете!». А он им: «Правильно! Судить Заваркина за такое дело!»

Ну что тут ему скажешь? Только задней дверью длинного черного автомобиля хлопнешь — да поедешь в даль по тряской лесной дороге.

Короче, думаю я, что судят Заваркина не из-за того, что он опасен для государства. А потому что просто надоел со своей неуемной правдой.

На суде Владимир Станиславович Заваркин сильно нервничает. Он сидит, глядя в пол и обняв себя руками. Чуть заметно раскачивался.

На прошлом заседании допрашивали свидетелей защиты: поддержать Заваркина пришли депутаты карельского ЗАКСа, «яблочницы» Эмилия Слабунова и Александра Спиридонова, а также не поленились приехать несколько его избирателей из Суоярви. (На прежних заседаниях выступили трое свидетелей обвинения, все из каких-то боевых братств, и все, видимо, как-то аффилированные с ФСБ).

Допросили и самого депутата. Он рассказал немного об обстоятельствах вменяемого ему преступления:

— Узнал о митинге, приехал в Петрозаводск, подошел к трибуне. «Вы откуда? — Из Суоярви. — По поводу? — Да много поводов-то». Начал свою речь, что закрываются у нас больницы, детсады, жить в домах невозможно. Первое мое было выступление, чего-то, может, и не знал я. Не думал тогда, что такие последствия будут. Теперь-то я знаю, что 280 статья. А тогда-то мне это к чему было?

— Что вы имели в виду, когда говорили про референдум? — наседала прокурор.

— Да не знаю я! Просто в голову пришло. Ну вот по телевизору показывают, в Крыму: подписи собирают, так много народу. Ну а я что — один бы пошел?! Ну просто вылетело у меня! Наболело! Не знаю уже, как еще привлечь внимание властей! 25 лет ничего не строилось в Суоярви!

Судья попытался смягчить ситуацию:

— Но теперь-то вы понимаете, что не все на митинге можно говорить? Правильно?

— Правильно! Только губернатор Худилайнен вон в газете грозит Америке атомным ракетоносцем — а судят Заваркина!

— Не отвлекайтесь. Будут Худилайнена судить — станем его судить, — устало заключил судья.

Очередное заседание по делу сепаратиста Заваркина назначено на завтра.

И, видимо, приговор.