От этих стихов мир переворачивается с ног на голову: читаем новые тексты Егора Сергеева
Финал этого лета рубрика «Студия 10» решила провести на космическом уровне. Стихи Егора Сергеева действительно производят на читателей головокружительное впечатление. О его выступлениях мы уже не раз рассказывали на нашем сайте, а в «Студии 10» публиковали необычное интервью с Егором в стихах. Подборку новых текстов Сергеева посвящаем космическим далям и рекомендуем к прочтению всем, кто испытывает галактического масштаба жажду свежих впечатлений и свободного полета мысли. Здесь поэзия как предчувствие, господа!
«Живые контуры школьных карт обнимают Землю»
В графе о гражданстве
Я рос в стране
пациентов и эскулапов,
обречённых на симбиоз.
Где полулев-получеловек из гранитных лап достаёт вопрос.
Где жизнь от смерти порой один отличает запах.
Где воет ветер, опережающий стук колёс,
под вечно мчащимся в никуда голубым плацкартным.
Я рос в стране, где никто не знает своих пределов.
Январь заканчивается в марте,
февраль — в апреле.
С Владивостока в Калининград убегать неделю.
Живые контуры школьных карт обнимают Землю,
почти дотронувшись пальцем правой
до пальца левой.
Я рос в стране, где закон суров,
но давно развенчан.
Где добрый труженик чёрта с два получает гордо.
Я рос в стране самых горьких слов,
самых чистых женщин,
которых хочется целовать сгоряча и в бёдра.
Вином и хлебом, густым наливом, живой водой
я рос в стране,
где у мамы чайник стоит, заварен.
И где-то в небе,
в далёком небе летит Гагарин.
Летит Гагарин.
Такой счастливый, такой святой.
«Космонавты из нас паршивее, чем из NASA. Но не спрашивайте, какие из нас земляне»
Земляне
1.
Аты-баты.
От дауншифтинга до фриланса.
От вчерашних похмелий к нынешним, как в тумане.
Космонавты из нас паршивее, чем из NASA.
Но не спрашивайте, какие из нас земляне.
Всё нам сеется, да не жнётся. На лёд гранитовый
падать замертво, растекаться бы в сок гранатовый.
Год за месяц.
С глазами — космосами открытыми.
Люди вглядываются,
словно в иллюминаторы:
2.
«Я не жил. Я бежал, захлёбываясь лимитами.
Я старался успеть
к дедлайну, к обеду, к поезду.
А теперь вот стою
и чувствую, как молчит оно —
неразгаданное, неведомое спокойствие.
Ну, и что мне сейчас? Печалиться ли? Завидовать?
Верь не верь — я пришёл.
Я возле тебя, Земля моя.»
3.
Мы лишь можем молчать. Мы даже почти не видим их
с непомерно большого, господи,
расстояния.
«Вот вера моя, и небо ей — не предел»
Дочь подполковника
Дочь подполковника ведает, что творит,
накалывая на локон метеорит,
питаясь сухим вином, пока Немо в космосе,
протирая платком стекло блестящего шлема.
«Как мне, родная, в условиях невесомости
встать на одно колено?»
У дочери подполковника по субботам
мигрень и бессонница от гряды бесконечных дел.
«Здесь столько их, чёртовых роботов-автоботов,
и ни один меня не задел!»
«Вот вера моя, и небо ей — не предел» —
думает Дочь, и слёзы её тверды,
как, кажется, углерод дорогих молекул.
На стёклах метро:
«Астероиды в ипотеку.
Всего пять световых минут от вашей звезды»
Дочери подполковника нет нужды
искать себе дом. Нашедшему
дом — проблема.
Губам полусонным шепчется: «Немо, Немо...»
Ушам полусонным слышится:
«Эй, а ты
там встретишь меня, когда я вернусь героем?
Хоть помнишь, как выглядел? Помнишь, как улетел?»
«Вот образ мой — фюзеляж избежит пробоин.
Вот вера моя, и небо ей — не предел».
Так космос молчал. Твердел углерод в алмазе.
Любой в атмосфере делал, что он хотел.
И даже когда полгода не было связи:
«Вот вера моя, и небо ей — не предел»
«Вот вера моя, и небо ей —
Немо, Немо...»
Дочь подполковника, глядя на календарь,
протирает платком стекло блестящего шлема,
усыпанного алмазами, как алтарь.
«Останется от двоих по одной второй»
Morgenstern
Случайная чья-то утренняя звезда
молчит, ожидая. Кутается в плечо.
Качается в перламутровых проводах,
не ведает края улицы.
И ещё
не держит обид на всех ослеплённых ей,
упавших в асфальт свечением
витража.
Такой вот и он.
Стоит у этих дверей,
приняв вертикаль, ни чем уже не дрожа.
Сожжённый на треть, сжимая в руке листок
бумаги,
шагнёт, как будто борясь с горой.
«Мне только бы посмотреть на неё разок»
Останется от двоих по одной второй.
Ещё один шаг — листок перейдёт в фитиль.
Рука и рука
засветятся, как с креста.
Никто не узнает, кем он когда-то был.
Никто не увидит, кем он однажды стал.
На выходе из парадной
он рухнет в пыль,
когда его встретит утренняя звезда.
Случайная чья-то утренняя звезда.
«Мы всё время глядим наверх, и этим неправы»
Говори сегодня со мной, пожалуйста, тише.
Будь улыбчива, как весной
и в августе бывшем.
Отграниченное стеной —
покажется лишним.
Там за стенами есть успех,
замедленный в «браво».
Мы всё время глядим наверх,
и этим неправы.
В потолке — созвездия меркнут
слева направо.
Нам вынашивать под ребром
и Дзена, и Дана.
Собирать из развалин дом
по древнему плану.
Как звезда
по имени Эпсилон Эридана.
Как случайная чья-то, в небе над горизонтом.
Ты шептать будешь, я — молчать
и верить во что-то.
Нас найдёт и укажет пальчиком без расчёта
непоседа, четырёхлетний сын звездочёта.
«Как часть кавычек, как одинокая запятая — твоя планета»
Экзюпери
Научиться
не брать процент, не смотреть назад,
не пугаться трезвости и субботы.
Засыпать, не давясь ничем, и сужать вокзал
до размеров искорки вдалеке.
Господин Антуан де Сент закрывал глаза,
становясь быстрее, чем самолёты.
Стократ быстрее, чем мысль о выходе из пике.
Лететь, не видеть, как пропадает,
как обращается силуэтом
пятна родимого на затылке былая жизнь.
Как часть кавычек, как одинокая запятая —
твоя планета.
Отсюда видно, как относительны верх и низ
и как не жарок экватор, полюс не побелён,
и закат не розов.
Ещё секунду — и дальше в темень, но посмотри:
там кто-то, паром дыша, от холода колпаком
накрывает розу,
и на блокнотном листе — удав со слоном внутри.
Больше поэзии Егора Сергеева — на http://vk.com/sergeev_efir.
