«В карельских зонах главенствует закон. И многим это не нравится»

О том, что происходит за колючей проволокой, мы, как правило, узнаем из писем самих заключенных или рассказов их родственников. Систему управления исполнения наказаний трудно назвать открытой. Для журналистов двери колоний отпирают редко и чаще для показухи. Для членов Общественной наблюдательной комиссии по осуществлению контроля за обеспечением прав человека в местах принудительного содержания (а она существует в Карелии уже четвертый год) вход открыт всегда.

– Наша комиссия может в любое время дня и ночи зайти в колонию, изолятор временного содержания или следственный изолятор и проверить, соблюдаются ли права подозреваемых, обвиняемых, задержанных или осужденных, – рассказывает председатель ОНК Александр Рузанов. – Более того, в отличие от адвокатов и других комиссий, мы имеем право предупреждать о своем визите чуть ли не за 5-10 минут. Соответственно, сотрудники силовых структур не успевают подготовиться к нашему приходу, и мы видим все, что там творится на самом деле.

– А что именно вы там видите?

– Мы видим, как на самом деле содержатся граждане России и иностранцы. В некоторых отделах полиции МВД России по Республике Карелия, например, нет нормальных камер для административно арестованных лиц. В помещении менее 10 квадратных метров иногда держат до десяти и более человек. Но ситуация меняется и в этом вопросе. С приходом нового министра МВД выделены, например, деньги, требующиеся на реконструкцию здания муниципального отдела полиции «Медвежьегорский», и там будут построены новые камеры для задержанных. Но то, что происходит сейчас – непорядок.

– Много жалоб поступает в вашу комиссию?

– Ежегодно мы получаем около 100-200 жалоб от осужденных, задержанных и арестованных. Принцип, по которому люди к нам обращаются, примерно следующий: после задержания человек может оказаться в камере административно задержанных, затем в изоляторе временного содержания (ИВС) или следственном изоляторе (СИЗО). В этот момент на содержание он, как правило, не жалуется. Жалобы начнут поступать тогда, когда этого человека переведут в другое место. На ИВС начнет жаловаться, когда попадет в СИЗО. А на СИЗО – когда окажется в колонии. Люди жалуются на то место, куда больше не попадут. Они боятся, что если пожалуются, к ним будет применено какое-то воздействие.

Голодовки

– Александр Владимирович, чем люди, попадающие за решетку, недовольны больше всего?

– Основная часть жалоб приходится на колонию строгого режима №9 в Петрозаводске. Проблемы там достаточно серьезные. В этом году «девятку» мы посетили 26 раз. Посещали в связи с плановыми проверками и ЧП, которые там происходили.

– О каких ЧП вы говорите?

– Голодовки осужденных и членовредительства. Голодают заключенные, когда их что-то не устраивает. Ну а вены и животы вскрывают, мотивируя свои действия страхом за жизнь и недовольством действиями администрации. Голодовок в прошлом году было около десятка. Несколько раз фиксировались случаи членовредительства. Причем здесь замкнутый круг. Осужденные, к примеру, жалуются на то, что у них происходят обыски. Заключенный говорит: «Я сижу один в камере, зачем меня каждый день обыскивать?». Ему это не нравится. Он достает лезвие и сам себя режет. А на обысках ищут как раз это лезвие.

– Я так понимаю, это не единственные претензии?

– В основном бузу поднимают граждане России, этапированные в Карелию из других регионов и Москвы. Как правило, это лица не славянской национальности, у них свои обычаи. Они говорят: «Мы не будем есть свинину, нам нужна другая еда… У нас Рамадан, и мы должны круглые сутки молиться». Им нужны молельная комната, четки, коврики и прочее. Очень многие из этих требований не совпадают с правилами внутреннего распорядка учреждения, в котором они содержатся, и не могут быть выполнены.

В России есть зоны (и многие из тех, кто устраивает голодовки и режет вены, прибыли в Карелию именно из таких мест заключения), где правят бал осужденные. В карельских зонах главенствует закон. И многим это очень не нравится. Зато в наших учреждениях нет наркотиков, нет алкоголя, нет телефонов. Мы знаем регионы, где многие осужденные ходят в спортивных костюмах, в кроссовочках, им можно позвонить прямо в камеру. У нас такое просто нереально.

Камера выключена

– Сотрудники УФСИН пытаются скрывать от вас информацию?

– Мы требовали, чтобы в помещениях учреждений УФСИН были установлены видеокамеры. Их установили, но устройство записи не поменяли, и информация на нем вместо 30 дней хранилась всего 6 дней. Если о каком-то инциденте мы узнавали с опозданием, возможности воспользоваться записью уже не было. Сейчас мы добились того, чтобы начали менять оборудование. Хотя не раз случалось, когда во время инцидента камера оказывалась выключена, сломана или повернута в сторону потолка. Конечно, УФСИН не всегда хочет, чтобы их действия были видны.

– Вы как-то можете наказать за подобные вещи?

– Наши акты носят рекомендательный характер. Наказывать кого-то – не наши полномочия. Мы доводим информацию до Общественной палаты РФ и Управления Федеральной службы исполнения наказаний, которое уже принимает соответствующие меры. Я знаю, что после наших проверок много людей было наказано. Некоторых даже уволили. Такие случаи бывали. И поначалу нас это даже радовало.

– А потом?

– А потом происходит следующее: на освободившиеся места приходят люди, которым нужен не один год, чтобы стать профессионалом. А со спецконтингентом нужно ведь работать сразу же. И это проблема.

В колонию как домой

– Однажды мы помогли выйти на условно-досрочное освобождение одному осужденному. Вскоре он позвонил и сообщил: «Пока я сидел, у меня отобрали квартиру, сейчас живу у приятеля, на работу меня никто не берет. Здесь я никому не нужен. Думаю, что грабану магазин и пойду обратно». Если таким людям не помогать здесь, на свободе, ничем хорошим это не закончится. Вы знаете, что среди тех, кто условно-досрочно освобождается из мест лишения свободы, только 40% остается на свободе, остальные возвращаются? Недавно был с проверкой в Костомукше. Разговорился там с одним заключенным лет под 60. Спрашиваю у него: «Тебе домой-то не хочется?». На что он говорит: «А я дома. Я сорок с лишним лет сижу. Для меня это дом». Он не представляет себе жизни вне стен колонии.

– Вы боретесь за то, чтобы не нарушались права заключенных. Не тяжело вступаться за тех, кто, скажем, сидит не за кражу или грабеж, а за жестокие убийства?

– Однажды мы получили жалобу от осужденного, который жаловался на плохое медицинское обеспечение. Начали выяснять, все подтвердилось. Устроили разборки медикам, а когда вернулись в штаб уже с полным материалом на администрацию колонии, открыли его уголовное дело и выяснили, что этот осужденный изнасиловал двух несовершеннолетних девочек. Если бы прочитали это до того, как начали проверку, отношение к нему было бы однозначно предвзятым. Именно поэтому мы стараемся всегда изучить проблему, ликвидировать ее, а уже потом знакомимся с личными делами. Мы устранили нарушения, но морально было тяжело.

Не так давно к нам обратился один осужденный. Уверял, что его пытают и не разрешают свидания с женой. Рассказывал, что у него двое детей и любимая супруга, которая очень хотела бы его видеть. А из информации сотрудников учреждения мы узнали, что этот человек взял в заложники своих малолетних детей, облил их бензином и стал предъявлять требования. Как вы думаете, жена после этого поедет к нему на свидание?

Мы их слушаем. Внимательно, всегда, всех. Но потом обязательно делаем запросы и уточняем обстановку, чтобы выяснить, насколько их заявления правдивы, и стараемся решать реальные проблемы.

– И насколько они правдивы?

– Толика правды есть в каждом письме. Например, в УФСИН очень плохо отлажена система почтовой связи. Корреспонденция уходит плохо. И в это я верю.

Пытки

– Александр Владимирович, а как у нас в колониях с незаконным применением силы? Есть растяжки, пытки хлоркой – все то, о чем так красочно пишут заключенные в своих письмах родным и журналистам?

– Скажу сразу: хлорки нигде нет. Обошли все колонии, хлорка давно заменена моющими средствами. Что же касается растяжек, то все места, где происходят обыски и досмотры, оборудованы камерами видеонаблюдения. На полу и стене есть круги, куда заключенный должен ставить руки и ноги. Иногда, допускаю, и видел собственными глазами, ставят шире. Но растяжек в том смысле, в котором о них говорят заключенные, мы ни разу не фиксировали. Если человека поставить на растяжку, у него стопроцентно будут синяки.

– То есть пыток и издевательств, о которых говорят заключенные, у нас в колониях нет?

– Заявления по поводу пыток и применения физической силы были. Но подтверждения обнаружить очень сложно, поскольку, как правило, информация о таких ЧП до нас доходит с опозданием. Уже нет следов применения физической силы, и свидетели инцидента переведены в другие учреждения.

Но бывает и такое. Пишут, что якобы их чуть ли не лично насиловал начальник колонии. Спрашиваем: «Где было?». Говорит: «В камере. Вот и бровь разбита». В медчасти подтверждают – медпомощь оказывали. Включаем видео, а он там головой о стенку бьется.

– В апреле прошлого года в девятой колонии порезали себя сразу четыре десятка заключенных. Вы тогда выезжали на место, просматривали видеозаписи? Что произошло на самом деле?

– Тогда мы просмотрели около 200 часов видеозаписей, на которых было зафиксировано, как дружно они все это делали. Как переговаривались через водопровод и канализацию. Порезали себя, стоят, курят. Потом смотрят, что идет дежурный, бросают сигареты и начинают дружно стонать. На камерах видно, как они наливали воду в стаканы, капали в нее кровь, разбалтывали и выливали на побелку.

В ходе проверки некоторые осужденные рассказывали, что акция была спланирована и тщательно подготовлена. Некоторые вещи осужденные делают демонстративно, нагнетают обстановку. Особенно это касается выходцев из южных республик.

Результат

– Откуда вы получаете информацию? Сомнительно, что сотрудники УФСИН сами рассказывают о своих ЧП.

– Информация до нас доходит из разных источников, и от руководства УФСИН тоже. Например, о том, как у осужденных пропадают вещи. Пришел человек в колонию с дорогими часами, сдал их, а они исчезли. Я не думаю, что это сделали другие осужденные. И об этом как раз мы узнали от самих работников УФСИН. Тогда УФСИН решило ситуацию, купив осужденному новые часы.

– Одного не пойму: то, чем вы занимаетесь, отнимает много времени и не приносит никакого дохода. Зачем вам все это нужно?

– Если честно… (мой собеседник задумался)

– Вот сколько вас человек?

– Семеро.

– Вот вам семерым это зачем?

– Сказать, что нам просто хочется помогать людям – это банальность. Наверное, я отвечу вам так: если бы мы не видели результата своего труда, нас бы здесь не было…

Илона Радкевич