«Психологически тяжело находиться в этой квартире». Как живут люди в бедных районах Петрозаводска

Блеск и нищета — эти слова в полной мере отображают тот контраст, который представляют собой многие города. Петрозаводск не является исключением: в пределах нашего не слишком большого города буквально в двух шагах друг от друга соседствуют убогость и роскошь. Кто-то хорошо знает об этом, кто-то отдаленно представляет, а кому-то просто всё равно. Тем не менее районы, в которых можно встретить совершенно жуткие дома, где вынужденно проживают отнюдь не отбросы общества, а обычные нормальные люди, у многих на слуху: часть Зареки, Старой Кукковки, Старой Перевалки, района за железнодорожным вокзалом, Соломенное, Сулажгора.

А еще Октябрьский проспект, по которому мы и решили прогуляться. Вообще, основными признаками проспекта являются не только его ширина, длина, но место в иерархии других улиц. Другим словом, проспект — своеобразное лицо города. Построенный в шестидесятые годы Октябрьский — один из самых известных петрозаводских проспектов. Тем примечательнее, что на нем можно увидеть вереницы домов прямо-таки кричащей нищеты, признака убогости города и позора наших властей.

Подходим к дому № 46, печальному погорельцу, о котором еще в начале года рапортовалось, что все пострадавшие жильцы расселены и обеспечены всем необходимым. Но один подъезд не сгорел, и именно в нем всего в трех квартирах живут люди. Звоним в одну из них, дверь открывает пожилая женщина. Объясняем, кто мы, она представляется Екатериной Николаевной.

— А вы честные, девки? Не обманете? Сейчас мошенников много ходит. Вы как в подъезд-то попали? — подозрительно щурится старушка.

Отвечаем, что дверь была открыта.

— Значит, кто-то закрыть забыл. А так у нас у всех свой ключ от подъезда, и мы его запираем, а то мало ли какие лихие люди зайдут. Если кто-то ко мне приходит, я спускаю ключ из окна на веревочке, чтобы открыли. Вы не стойте в подъезде, заходите, а то холодно.

Мы заходим и чувствуем, что в квартире немногим теплее, чем на улице: всего 13 градусов, и это когда за окном +4. А что будет, когда начнутся морозы? Хозяйка квартиры круглые сутки в валенках. В единственной комнатке и кухоньке чисто, стены увешаны иконами (ценных нет, поэтому мошенники могут не беспокоиться), на кухне — небольшая печка.

— Тут я, наверное, и околею, — без слез, спокойно и обреченно произносит Екатерина Николаевна. — Выделили бы хоть какую-то комнатку, только без печного отопления, а то ведь каждый день приходится топить дровами. Мне 91 год, в войну потеряла мужа, одна поднимала детей, повидала и голод, и холод, всегда работала не покладая рук, и вот никак не выберусь из тяжелой жизни. В этом доме я живу 50 лет. В магазин я ходить уже не могу, дома передвигаюсь, держась за стенки. У меня есть дочь, которая живет отдельно, но ей 68 лет, здоровье плохое, и она не всегда может принести мне поесть. Чаще выручает соседка: если сможет, то хоть хлеба и молока купит.

Мы интересуемся, не должны ли прикрепить к бабушке социального работника, и Екатерина Николаевна отвечает, что ничего не знает, никуда не ходит, ни у кого ничего не просит. Признаться, мы сходили в ближайший магазин и принесли пожилой женщине необходимые продукты. Она удивилась до слез — не привыкла к такой неожиданной помощи: это поколение в основном надеется на себя, надеется до самой смерти. Самое страшное, что пожилому человеку вдруг может стать плохо, и никто не придет на помощь. Мобильного телефона у старушки нет, а до городского она может и не успеть дотянуться.

— И пожара боимся: ведь в прошлый раз кто-то кинул в соседний подъезд банку с бензином и поджег. Люди не могли открыть двери, потому что они раскалились, да и подъезд был сильно задымлен. Выпрыгивали из окон вместе с детьми и животными, — вспоминает Екатерина Николаевна и замечает: — Если бы пожар затронул мою квартиру, я бы точно не спаслась.

Заходим в следующий дом-кошмар. Здесь нам открывает Ольга. Ольга проживает в своей «двушке» 35 лет. Помещения в квартире таковы, что негде установить ни ванну, ни душевую кабину.

— Здесь меня мыли в тазике, тут я мыла в ванночке свою малышню. Сейчас я с двумя детьми — а моя старшая дочь уже окончила школу — езжу мыться к подруге. Баня стоит 200 руб. с человека, да и хочется нормально помыться в ванне. За квартиру, где постоянно течет потолок, всюду огромные щели и чуть ли не на глазах рушатся перекрытия, мы платим 5 тысяч рублей в месяц. У нас единственный в округе деревянный дом, где есть газ, мы заказываем его в баллонах за тысячу рублей. За что жильцы нашего дома, где ничего не делается, платят за капремонт, вообще непонятно. На кухню из всей семьи захожу только я, детям не разрешаю, потому что боюсь, что рухнет потолок. И мы всегда едим в комнате. Управляющая компания предлагает скинуться на ремонт крыши, а это по 50 тысяч с квартиры. Лично у меня таких денег нет.

Унитаз давно пора менять, но Ольга говорит, что соседи с первого этажа умоляют ее не делать этого, потому что перекрытия в таком состоянии, что «вы просто провалитесь к нам вместе с вашим унитазом». Вкладываться в какой-либо косметический ремонт тоже нет никакого смысла: все равно, когда пойдут дожди, все потечет. Остается ждать расселения, которое намечено на 2021 год, хотя хозяева квартиры не очень-то в это верят, как не верят и в то, что, даже если повезет, выдержат еще два с лишним года в таких условиях.

— Насколько психологически тяжело находиться в этой квартире даже нам, взрослым, а детям? — делится Ольга. — Не только в плане удобств, а с психологической точки зрения. Привыкать к убогости — не самое лучшее занятие для души, и мы как-то стараемся разнообразить свою жизнь и свой быт, но факт остается фактом: больше всего нам хочется вырваться отсюда. Когда расселяли соседние дома, документы по нашему дому как аварийному каким-то чудом исчезли из мэрии, и нас обошли стороной. Нам вновь пришлось добиваться справедливости, но время было упущено, и в предыдущий этап программы мы не попали.

В соседней квартире проживает Мария Федоровна, она дитя войны, тоже испытала на себе все тяготы лихого времени, также жалуется, что толком помыться негде, что постоянно мерзнет. У Марии Федоровны есть льготы, и она платит за комнату меньше — около 3 тысяч рублей. Пожилая женщина, как и ее соседи, не верит, что доживет «до хороших дней». Между тем всей своей жизнью она заслужила право проживать в нормальных человеческих условиях, не дрожать от холода и не ждать, когда на голову рухнет крыша.

У 87-летней Марии Федоровны, как и у 91-летней Екатерины Николаевны, удивительно светлый взгляд, она тоже настоятельно приглашает нас выпить чаю. И дома у нее, несмотря ни на что, уютно: салфеточки, домотканые половички, старенькие сувенирчики. Это поколение терпеливо и незлобливо — жаль, если оно так и канет в небытие без сбывшихся надежд — не о жизни в элитных квартирах в сотни квадратных метров с обустроенными дворами, подземными парковками и консьержами, нет, а в простой, а в теплой квартирке, с центральным отоплением и ванной.

В одном из следующих домов-страхолюдов мы беседуем с Галиной Николаевной. В отличие от предыдущих жильцов, она купила в нем квартиру в 2014 году, не подозревая, какими трудностями и невзгодами для нее обернется это приобретение.

— На плане города начала XX века на месте Октябрьского проспекта нет никаких отмеченных построек. Всё потому, что в осенне-весенний период это место из-за торфа и чернозема слоем в 6-7 метров, а также под влиянием поверхностных вод превращалось в непролазную жижу. В общем, эти дома построены на болоте, и они постоянно оседают. Наш просел уже, наверное, на полметра, из-за чего стены идут трещинами. Когда я въехала в квартиру, то сразу сняла печку, потому что та находилась в аварийном состоянии. В квартире 14 градусов, обогреваюсь электричеством. Одно время платила ОДН по 700 рублей в месяц, больше, чем тратила электроэнергии, и никак не могла понять, почему. Добиваясь справедливости, прошла кучу инстанций, но в результате начисления были признаны неправильными и был сделан перерасчет.

Галина Николаевна говорит, что зимой канализация не работает, и она, извиняясь за выражение, «ходит в ведро». Уже при минус 12 градусах в доме замерзают расположенные на чердаке водяные трубы, и мужчины отливают их кипятком.

— Вызывали «аварийку», так они то же самое говорят: «Грейте воду, сейчас мы вам их разморозим». В результате стали делать это сами. Нам говорят, продайте эти квартиры, — говорит хозяйка, — но за какую цену их можно продать и что можно купить на эти деньги? Жильцы таких домов просто-напросто не имеют сумм на приобретение нормального жилья, а власти говорят, что и у них нет денег на строительство домов для расселения. Хотя оно запланировано на 2020 год, строительство еще даже не начато. Мы видим, какие сейчас кругом возводятся красивые, комфортабельные дома, и мы ничуть не завидуем людям, которые в них поселятся, мы лишь недоумеваем, почему и за что мы вынуждены существовать в таких условиях?

Мы побеседовали лишь с несколькими людьми и только в одном районе, который достаточно известен и заметен. А сколько их еще, таких домов-развалюх, оплотов нищеты, спрятавшихся в неприметных переулках, затерянных в лабиринтах неосвещенных улиц, где порой даже нет асфальта, а лишь полусгнившие деревянные мостки? Ситуация с расселением ветхого и аварийного жилья признана критической, тогда как все знают, какие суммы тратятся для обеспечения суперкомфортной работы чиновничьего аппарата. Задумываются ли наделенные властью люди, которые «не ходят на ведро», не бегают из угла в угол с тазиками под текущим потолком, не сидят дома в валенках, что существует не только материальная нищета, но и нищета человеческих душ? Нищета, которую по-другому можно назвать безответственностью, бессовестностью и равнодушием.