Блоги

Кабы чего не выросло

Моя подружка говорит, что не хотела бы быть своим детям другом. Мол, друзья – это друзья, пусть с ними дети и дружат, а родитель – это родитель. «Я считаю, — говорила она, — что это и правильно — что родители мне многое в свое время запрещали. А то я не знаю, что из меня еще бы выросло».

Еще она говорила о том, что не чувствует себя счастливой. Что ей не нравится ее работа. Что она готова плакать по утрам – настолько ей не хочется идти туда. Что у нее нет увлечений и хобби, и она не знает даже, что ей нравится, и что могло бы вызвать у нее интерес и по-настоящему сильные переживания. Что у нее нет мечты, и она не видит смысла в жизни. Ее голос – нет, не жалующийся, она и жалобы на жизнь – вещи несовместимые, скорее, это был поток самоиронии, — вдруг ее голос начинал звенеть металлом, когда она заговаривала о детях. «Я считаю», «я уверена», «я настаиваю», «я убеждена» — от неуверенности в себе и бесконечных сомнений не оставалось и легкой тени. И признания в том, что она не знает, чего хотела бы сама и что ей нужно, сменяли категоричные ультимативные заявления о том, что она точно знает, что нужно и чего должно хотеться ее детям.

А я вспоминала о том, о чем мы разговариваем с друзьями. Ну, с которыми надо дружить детям родителей.

______________

Одна моя подружка в детстве мечтала играть в театре. Но в провинциальном советском городке озвучить подобное было бы настолько же немыслимым, как мечтать стать космонавтом, или даже нет: мечта стать космонавтом казалась даже более осуществимой и «разрешенной», чем эта.

Она выучилась на инженера, потому что ее мама – инженер, и мама была уверена, убеждена, считала и настаивала, что с таким образованием дочь всегда найдет себе работу с высокой зарплатой и займет хорошее положение в обществе.

Подружка-инженер тоже не любит свою работу. Но она принимает ее как нечто неизбежное, переживать по поводу чего так же странно, как из-за полнолуния. Плюс она чуть более склонна к гедонистической безответственности: некоторые составляющие ее жизни после работы несколько компенсируют малорадостное существование во время ее.

Конечно, сейчас трудно судить, могла ли из нее получиться хорошая актриса. Может, и нет. Но я знаю эту свою подружку очень давно. Ее склонность к театрализации, внешним эффектам и некоторому переигрыванию всегда вызывала множество дружеских подшучиваний. Но, несмотря на это, она все равно продолжала играть (некоторые называли это более прозаично – «выпендриваться») в повседневной жизни – это было сильнее ее, несмотря на дружеский стеб.

Никого ни в чем не обвиняя и не упрекая, она лишь однажды заговорила об этом: а что, если бы? Она очень стеснялась говорить об этом, опасаясь, что я осмею ее. Еще несколько лет назад так оно и было бы, скорее всего. Тогда мне тоже казалось, что предположить — а вдруг, ты что-то мог? — это действительно смешно. Подружка сменила тему и заговорила о том, что еще хотела бы пойти на латиноамериканские танцы, на курсы визажистов и заниматься хендмейдом. Но — то ли времени нет, то ли денег, то ли – так ли уж и хочется и так ли уж и интересно?

______________

А еще у меня есть друг, и я иногда думаю, что он приходит к нам в гости только за этим – потому что я единственный человек, кто говорит ему о том, что ему стоило бы все-таки вернуться к его занятиям музыкой. В студенчестве он неплохо «стучал», играл в группе, они выступали на концертах и регулярно репетировали. За своей разбитой ударной установкой он проводил по несколько часов в день. Он всякий раз возражает мне – какая ударная установка, о чем ты! — работа, семья, соседи. Свою работу он не любит настолько, что даже полная гедонистическая безответственность не компенсирует чувства неудовлетворенности жизнью. Просто отец работал в этой организации, мама считала, что у этой работы есть масса преимуществ, а музыка – это для заграничных рок-музыкантов, студентов и местных фриков. Не для нормальных взрослых людей.

Недавно я читала интервью с Марией Шараповой, в котором она благодарила своих родителей за то, что в ее детстве они продали все и уехали с ней в Европу, чтобы она могла тренироваться.

Я думала о том, что мое детское увлечение – писать тексты – никогда не требовало ровным счетом никаких затрат и вовлечения усилий других людей. Мне не нужны были тренеры и дорогой инвентарь, и делать это я могла в любой точке мира при любом финансовом положении семьи. Но что было бы, если все это требовалось? Решилась ли я попробовать, рискнуть попросить об этом? Не зная наверняка, получится ли у меня, смогу ли я? И я почему-то уверена, что, конечно же, нет. Хотя сейчас у меня практически не вызывает сомнений, что это — моя мечта, смысл жизни и что мне это нравится, вызывает сильные переживания и делает меня счастливой. Но таких увлечений, для осуществления которых не нужно ничего, не так много, и мне повезло. А вот чтобы играть в театре, нужен театр. А для игры на барабанной установке нужна барабанная установка.

То есть, когда мы разговариваем с друзьями, мы обсуждаем, как могло бы быть, если бы – нет, даже не поддержали, не продали и не уехали,  – если бы хотя бы разрешили попробовать. Это сейчас практически центральная тема всех наших дружеских бесед.

А потом мы приходим к своим детям и начинаем создавать для них такие условия, чтобы эта тема стала центральной в их общении с друзьями какое-то время спустя.

— Но родители же делают это для твоего блага! Они же хотят тебе добра! Они же пытаются уберечь тебя от ошибок! – говорит моя подружка-«не-друг-детям»

А я вспоминаю, как еще одна моя подружка перестала возить сына в спортивную секцию, где у ребенка все хорошо получалось и где заниматься ему очень нравилось, объясняя это тем, что ее перестал устраивать уровень подготовки. Понимая, как неубедительно это звучит, спустя некоторое время она все же выдохнула признание, что на самом деле ей просто ужасно неудобно было среди недели после работы возить ребенка в секцию. Что она уставала, и нужно было готовить ужин, — ну трудно!

Еще я помню, как однажды мы с детьми катались в деревне на велике. Когда мы проезжали мимо кучи дров, сваленных на земле у двора соседа, дочка попросила меня остановиться: она хотела выбрать себе несколько «кругляшек», из которых можно было бы сделать «стол» и «стулья» для кукол. Я спешила домой — нужно было проверить почту, хотелось пописать и позаниматься йогой, и… я не стала слезать с велика. Объяснив ребенку, что ничего там интересного нет, и что сосед рассердится, что было совсем уж откровенной неправдой.

А еще дочке не нравились восточные танцы, которыми она занималась. Ей больше нравился хип-хоп. Но около года я не переводила ребенка в другую танцевальную школу, просто потому что уже было пошито красивое платье для выступлений, у них уже сложился ансамбль, и… мне было некогда искать эту другую школу.

А однажды я обнаружила детей в комнате в небольшой луже на полу. Они играли в «море» и «пляж» Положа руку на сердце, мне было все равно – нашему ламинату уже ничего не страшно, в квартире жарко, угрозы для здоровья подобное времяпрепровождения не представляло. Но я все равно рассердилась, объясняя свое недовольство тем, что на полу грязно и теперь все погибнут. Хотя на самом деле единственное, что вызывало мое раздражение, так это то, что мне предстояло все это убирать.

То есть, если быть совсем уж честным, родительское «нельзя» в очень-очень большом количестве случаев — это банальное родительское «не хочу». А это нечестно или даже, если уж совсем откровенно – это подло: оправдывать собственное стремление избежать беспокойства заботой о благе ребенка.

______________

Казалось бы – как связаны между собой выбор профессии и купание в луже не полу? Непосредственно не связаны, конечно. Просто из таких вот мелких и каких-то незаметных запретов, каждый из которых в отдельности кажется таким пустяком и сущей безделицей, создается затхлая атмосфера подавления любой активности, в которой постепенно полностью утрачиваешь всякий интерес к жизни, любую инициативу, желания, мечты и всякую любознательность. Когда тебе постоянно внушают, что смысл жизни – избежать дискомфорта и любого волнения, пусть даже волнения приятного и радостного. И что все это – танцы, музыка, театр – это все не для тебя. Все это – оно для каких-то других людей, которые живут какие-то другие жизни в каких-то других городах на каких-то других планетах. Как в мультике про Смешариков: «Какой ты герой, ну сам посуди, герой – он какой-то другой, а ты?»

Из моих друзей, конечно, чего-то не того не выросло. Вот только насколько то, что выросло – что-то то?

Елена Литвин

Срочные новости в нашем Telegram