«Она набрала навскидку килограммов 10 с нашей последней встречи...» Есть ли жизнь после ЗОЖ?
Сколько я Машку знаю, столько она сидела на разных диетах. Причем она не толстая. Просто такая, знаете, не худая. И этот факт только добавлял саспенса и делал ее борьбу с живым весом еще более напряженной. Желаемый результат был вроде бы близок, но недостижим.
В университете это была нормальная студенческая диета — кофе и сигареты, кофе, естественно, без сахара. На сокурсниц, с аппетитом поедающих сосиски в тесте и прочие плюшки, Машка смотрела презрительно, а мне потихоньку на перекуре бухтела: ты вон счастливая, тебе все можно есть, а я постоянно калории считаю.
Потом мы работали в одном офисе, и там уже диета была кефирная. Это когда только кефир можно шесть дней в неделю, и нельзя ничего другого. Машка не ходила с нами на обед, а приносила с собой на работу пол-литра кефира. Больше, видимо, не влезало даже с голоду. Однажды она неудачно открыла этот несчастный кефир, и изрядная часть его с бульканьем выплеснулась прямо на блузку. Проходившая мимо коллега непременно сострила: “Ну ты, Машка, прямо как из Овального кабинета”. Весь офис ржал, а Маша допивала остатки, мысленно заливала обед слезами и злилась на весь белый свет: вам-то хорошо, вам все есть можно…
Потом была диета спортивная, и тогда я невольно узнала, почем фунт гречки. Вместе с диетой в Машкину жизнь пришел ЗОЖ. Она стала совершенно несоциальной, бросила курить, питание ее было распланировано по порциям и граммам. Приглашая встретиться в обед, Машка сразу предупреждала, что у нее сегодня по расписанию курица, рыба или “сегодня разгрузочный день, сейчас можно только воду с лимоном, но я посижу с тобой за компанию”. Я стеснялась при ней заказывать десерт, забывала про любимую пиццу и давилась овощами на пару. Иначе никак невозможно было смотреть Машке в глаза, в которых и без того читался немой укор: тебе-то, конечно, легко, тебе все можно.
Машкина жизнь представлялась мне маленьким персональным адом, но жалеть и тем более раздражаться было несколько невежливо, что ли. Поддерживать искренне тоже, правда, не получалось: любой наш разговор неизбежно сворачивал оглобли в сторону “чего бы еще сожрать, чтобы похудеть” и скрупулезного подсчета уже сожранного. Вместо спагетти мне начинали мерещиться ползающие по тарелке белки, жиры и углеводы. Вывод каждый раз был один: есть еду в принципе как-то грешновато.
Потом она как-то неожиданно уехала работать в Европу. Дошли слухи, что она вышла замуж, родила ребенка. Кажется, потом развелась, но это неточно. О том, чем Машка питается и дышит, я не знала несколько лет. А недавно она приехала и пригласила встретиться. За чашкой капучино и свежайшим наполеоном мы взахлеб рассказывали друг дружке о своей жизни. Много курили, выпили бутылку вина. Она набрала навскидку килограммов 10 с нашей последней встречи. Настроение у нее было прекрасное.
— Жить, — рассуждала Машка, — надо с удовольствием. Нет, кому надо — пускай. Пускай морят себя голодом, погибают на тренажерах и ведут какой угодно здоровый образ жизни. Если им хорошо от этого — пусть. Только я ни одного человека не знаю, кому диета в кайф была бы. Ты представляешь, сколько я в своей жизни наполеонов не съела? Сколько чудесных моментов я не прожила?
Первый раз за очень долгое время я совершенно искренне соглашалась с Машкой. Обида за несъеденные наполеоны задела меня особенно живо, и я заказала еще одну порцию. Что мы говорим богу диет? Приятного аппетита! На прощание Машка попросила рецепт домашнего овсяного печенья, фото которого я накануне выложила в «Инстаграм (Организация, деятельность которой признана экстремистской на территории Российской Федерации)». Ни на кого не злилась. Я смотрела на нее и понимала: она была абсолютно счастлива.
Анастасия Лукина
