Нина Левшакова: «Хочу, чтобы троллейбусы заговорили»

Раз в неделю Евгения Волункова разговаривает со своим собеседником «за жизнь». Сегодняшняя гостья Евгении — Нина Левшакова, инвалид по зрению, председатель регионального отделения Всероссийского общества слепых. Из разговора с человеком, который почти ничего не видит, вы узнаете, как вслепую добираться до дома на троллейбусе, как распознать настоящую любовь и как много значит умение слышать пространство.

Е.В.: Нина Михайловна, Вы меня хоть немножко видите?

Н.Л.: Вижу белое пятно – лицо. Понимаю, что Вы – худенькая. Но где голова заканчивается, контуры – этого не видно...

Е.В.:  Не понимаю. Вы носите очки, но говорите, что все равно не видите. Зачем они тогда?

Н.Л.: Очки мне не помогают: от сильных диоптрий болит голова, а видимости все равно толком нет. Но я ношу слабенькие, на минус восемь. Все равно так получше.

Е.В.:  А какие у Вас диоптрии, если не секрет?

Н.Л.: Я их долго толком не знала. До тех пор, пока не наткнулась на компетентного врача. По привычке я говорила, что вижу ШБ. А она спросила: «Ты видишь или знаешь?» А я даже не понимала, вижу или знаю.

— С такими глазами физически невозможно видеть, — сказала врач. – Давай-ка проверим.

Закрыла табличку, где ШБ, оставила ту, где кружочки.

— А теперь чего? – спросила она.

— А теперь ничего, — ответила я.

В общем, диоптрии мои составили на правом глазу минус 28, не левом – минус 32. Это давно было. Сколько сейчас – не знаю.

Е.В.: Вы родились с плохим зрением?

Н.Л.:  Родилась с хорошим.  В Мончегорске. В пять лет нянечка в садике меня тряханула за какую-то провинность, и я улетела головой в батарею. Она пригрозила: если пожалуюсь родителям, мне будет «ата-та». Поэтому я никому не рассказала. Но с того момента родителям приходилось волоком тащить меня до садика: я садилась на снег, упиралась и кричала: так мне было страшно идти туда, где эта нянечка… А потом я стала терять зрение. Катастрофически. Родители были в шоке, когда после медосмотра врач сказала, что их ребенок почти слепой. Никто не мог понять, что случилось: у нас в роду никого не было слабовидящих, да и как так можно резко ослепнуть? Меня таскали по врачам в попытке понять, что происходит. Это ни к чему не привело: к первому классу больше, чем ШБ, я уже не видела.

Е.В.: И как же Вы учились?

 Н.Л.: Я ничего не видела с доски, и учительница пододвигала мою парту к ней вплотную. Потом, поняв, что толку нет, начала учить меня по карточкам. И всегда находила способ, как показать, объяснить мне то, что объясняла другим. Благодаря ей я хорошо закончила начальную школу. А дальше было сложнее: в старших классах никто не стал заморачиваться с карточками. Но я продолжила учиться. Много сидела в библиотеке, писала бесконечные рефераты… И везде ходила с одноклассниками. Все на лыжах – я на лыжах, все на коньках – и я тоже. Когда на лыжах на уроке физкультуры все ехали с горки, я садилась на корточки, закрывала глаза и неслась вниз – было не так страшно.

Е.В.: Представляю, как за вас переживали родители. На их месте я бы Вас ругала за такую неосторожность!

Н.Л.: Мои родители – золото. Они, понимая мое состояние, на свой страх и риск старались, чтобы у меня было все, что и у нормальных детей.

Просила велосипед – купили. Я летала в ямы, через руль, ходила в ссадинах и с абсолютно синим животом... Захотела коньки – мама подарила. Хоккейные: позаботилась, чтобы я не поранилась зубцами. Все бугорки на льду были мои, я падала, плакала, но не сдавалась.

В общем, гиперопеки надо мной не было. Возможно, я такая получилась нормальная именно потому, что родители меня не выделяли. Я везде шла со всеми и чувствовала себя полноценной.

Е.В.: Как сложилась Ваша жизнь после школы? Куда и как Вы поступили?

Н.Л.: В школе меня предупредили, что медицинская комиссия на мое дальнейшее обучение добро не даст. А я так хотела учиться! И стала ходить в медкабинет под разными предлогами: потихоньку заучивала таблицу проверки зрения наизусть. И когда была комиссия, сжульничала: прочла первые три строчки по памяти. И мне подписали справку, что я годна учиться дальше. По рекомендации знакомых поступила в культпросветучилище на режиссерское отделение. Помню, запоролась на первом же гриме. Его же как делают: гример стоит сзади актера и смотрит в зеркало. А я же так не вижу! Развернула человека и давай гримировать. Мне говорят: «Ты что делаешь?» А я: «Ну, я же не вижу»… А когда надо было оценивать какое-то сценическое действо с конца зала, я говорила: «Можно, я пойду на первый ряд и оттуда, может быть, что-то увижу?» Все были в ужасе, но я продолжала учиться.

Е.В.:  Стесняюсь спросить, как складывались отношения с мужчинами? 

Н.Л.: Относительно личной жизни я жутко комплексовала… Понимала, что однажды мое зрение упадет до нуля, и не представляла себя в браке. К тому же был горький опыт: мне нравился молодой человек, который обо мне сказал: «Нина хорошенькая. Плохо только, что зрение у нее слабое». Это был удар ниже пояса, и молодых людей с тех пор я перестала замечать.

Е.В.:  Но у Вас есть муж! 

Н.Л.: Со своим мужем я знакомилась трижды. Первый раз — в кафе. Второй – в общежитии. Комендантша, которая все пыталась меня выдать замуж, подвела как-то двух молодых людей – знакомиться. Одним из них был тот парень, из кафе. А потом вахтерша выдала мне билеты на вечер для тех, кому за тридцать. Я ей говорю: «Вообще-то, мне еще двадцать». А она: «Ну и что! Молодые там тоже будут!» Я пришла, села за столик с какими-то бабушками за сорок. Поскучала, пошла танцевать. И вдруг меня пригласили на танец! Молодой человек представился Василием. А когда я назвала свое имя, сказал, что знает, как меня зовут. Так я познакомилась с ним в третий раз.

Е.В.:  Вот видите, а комплексовали… Мужики за Вами, буквально, бегали!

Н.Л.: Я долго не могла понять, зачем ему нужна. Я тогда еще пыталась носить линзы – мучилась. У меня искривление роговицы, плохая слизистая от капель, и они не подходят. Помню, идем с ним зимой, гуляем, и бац – линза выпадает из глаза. А они тогда дорогие были… Я от расстройства даже сказать ничего не могла. А Вася ее нашел. На снегу, представляете? В тот момент я поняла, что для человека важно сделать для меня что-то доброе.

Потом он предложил мне сделать операцию – пересадить свой глаз. Мол, у тебя будет один здоровый глаз, и у меня. «Вдруг такие операции делают?»

Конечно, я за этого человека вышла замуж. И благодарна жизни за то, что меня с ним свела.

Е.В.: Нет слов!  Это точно большое и настоящее чувство!

Н.Л.: Он меня везде берет с собой. Как-то позвал на рыбалку. Я говорю: «Ты издеваешься? Я же ни удочку, ни поплавок не увижу!» А он: «Спокойно, будешь ловить зимней удочкой». И я ловила. Он помогал насаживать червяков, снимать рыбу. А если мы ходили за грибами, муж останавливался и говорил: «Здесь гриб. Ищи». И играл со мной в «горячо – холодно». В этом году у нас было тридцать лет совместной жизни…

Е.В.:  Вы сами приехали на нашу встречу.  Как ходите по улицам? И как, вообще, живете?

Н.Л.: Слушаю пространство. Слышать может все: руки, ноги. Ну и память помогает: запоминаешь все ямы, ухабы. Страшно сделать первый шаг в незнакомом месте, потом привыкаешь. Еще не стесняюсь спрашивать дорогу. Дома так вообще хорошо: все известно, ориентироваться легко. Если появляется новый предмет — привыкаю к нему, нюхаю, иногда чуть ли не лизнуть приходится (смеется). Пишу – на автомате. Читать могу, если близко наклониться к книге. Доходит до смешного: подношу бумажку к лицу, чтобы рассмотреть написанное, а люди спрашивают: «А что вы там нюхаете?» Есть у меня и преимущества над зрячими: в темноте, например, я спокойно все могу найти. И даже, как выяснилось, могу шить. На машинке.

 Е.В.: На машинке? Но это же все равно, что пихать руки в огонь!

Н.Л.: Производственная машинка – это что-то! Я ее боялась панически. Можно же руки не туда засунуть и пришить за долю секунды… Но так получилось, что уже когда  я была в обществе, нам предложили поучиться профессии швеи. А у меня правило по жизни: предлагают что-то новое, скажи «да». И мы пошли, на свой страх и ужас. Сначала строчка у меня гуляла так, будто я выпила пять бутылок водки. А потом ничего, получилось. Мастер, которая нас учила, была в шоке от наших способностей. А я всегда говорю: если есть желание – способности безграничны.

Е.В.: Такое ощущение, что все в этой жизни Вам давалось и дается легко. Сравнить меня с Вами – Вы выигрываете. Даже с относительно нормальным зрением у меня – топографический кретинизм. Заблудиться – нечего делать. Шить не умею, руки – крюки… Вы какая-то космическая женщина!

Н.Л.: Я по жизни – оптимист. Потому, наверное, все и легко. Единственное, что мне было трудно – воспитывать дочь. Она, маленькая, подходит, тычет на что-то и спрашивает: «Мама, а это что?» Или придет из садика: «Мама, нам дали задание сшить платье на куклу!» И делай, что хочешь…

Е.В.: У нее со зрением все в порядке?

Н.Л.: Сейчас – да. Но это – результат моего большого труда. В детстве она тоже потеряла зрение. Помню, как врач меня огорошила: «А что вы хотите? Мать слепая, значит, и ребенок будет слепой!» Меня трясло: как такое может быть? Ведь моя потеря – результат травмы! Я решила сделать все, чтобы мой ребенок видел. Запретила ей почти все чтение, не разрешила идти в музыкальную школу – она очень хотела. И мы стали делать гимнастику для глаз. Каждый день в течение трех лет. Точка здесь, точка там, точка здесь, точка там… И зрение восстановилось. Потому что если чего-то очень сильно хочешь – оно происходит.

Е.В.: Как Вы оказались в Обществе слепых и стали руководителем?

Н.Л.: Раньше я шарахалась от этого общества. Это слово – слепой — не перешагнуть. Оно страшное. Я не хотела быть среди них, пыталась лечиться, штурмовала разные клиники. Но сделать, правда, ничего было нельзя. Пришлось смириться, что всегда буду такая. А вот с тем, что я не востребована на рынке труда, смириться не могла. Знающие люди говорили: если вступить в Общество слепых, можно пригодиться, найти там себе дело. И я переборола себя, пошла и начала общественную деятельность.

Е.В.:  Что именно делали?

Н.Л.: Помогала инвалидам, организовывала разные мероприятия, учила их тому, что умею сама. Потом меня избрали председателем местной организации. В офисе не было ничего – ни стульев, ни ламп, ни музыкального сопровождения, чтобы проводить мероприятия… Хотелось многое изменить, чтобы стало здорово. Но я понимала: денег взять неоткуда. И мы начали организовывать паломнические поездки за свой счет. Ездили по монастырям. Потом нам одна турфирма даром предоставила поездку на водопад Кивач. ТГК-1, головное предприятие ТЭЦ, дало нам стулья…

Е.В.: Даже стульев не было?

Н.Л.: Была парочка старых. Однажды к нам пришла бабушка, села на стул, а он под ней поехал. Она у нас час сидела, а я над ней стояла и держала стул, чтобы не развалился. И когда я у ТГК-1 попросила пожертвование, они сказали: «Что вам надо?» И мне сразу в голову пришли стулья. Так потихоньку начали развиваться.

Е.В.: Как сейчас  идут дела в Карельской республиканской организации?

Н.Л.: Неплохо. Реализуются разные проекты, мы выигрываем гранты. В этом году я придумала познакомить людей с бытовыми предметами о которых они ничего не знают и которые боятся. Написала проект по обучению незрячих пользованию бытовой техникой. Не сенсорной, но кнопочной. Получила немного денег. Мы оснастили техникой организацию, и теперь все желающие могут приходить и трогать. Показываем, как пользоваться мультиваркой, аэрогрилем... Кажется, это банально. А на самом деле очень облегчает жизнь невидящего. Есть у нас и туристический проект – вывозим людей на природу, учим собирать палатки, разводить огонь, готовить пищу. Казалось бы, как? Люди ведь не видят! А они такие счастливые из похода приезжают! Взахлеб рассказывают, как проходили веревочный курс. Не всегда все получается, как хочется, но и здесь меня спасает оптимизм.

Е.В.: Ваш оптимизм очень чувствуется. Он заразителен. На чем он основан?

Н.Л.: Не знаю. Я с детства такая. Моя девичья фамилия — Охотникова. И в школе меня называли «Хохотникова» — так много я смеялась! Когда-то мне сказали, что оптимист – плохо информированный пессимист. А я ведь не смотрю телевизор, не слежу за новостями. Потому что телевидение – это много негативной информации, ненужной рекламы. Все это мешает думать, сбивает с толку и действует, как раздражитель. Может, и правда, потому много смеюсь? Есть у меня показательная история. Как-то была у родни, меня угощали консервированными огурцами. И я взяла один для мужа. Положила его в сумочку. Иду домой. Поздно, темно. Подхожу к дому, и тут у меня рвут из рук сумку. Первая мысль: «Огурец украдут! Муж не попробует!» И они вдруг убежали... Пришла я домой, и как давай хохотать! Муж ругается, а мне смешно. Надо же было в такой момент именно об огурце сожалеть!

Е.В.:  Еще Вы не видите грязь, унылые лица людей. Тоже, наверное, способствует оптимизму.

Н.Л.: Нет, я знаю много незрячих, которые живут на пессимистической ноте. Угрюмые и злые.

Е.В.: А что Вас печалит?

Н.Л.: Расстраивает, когда люди пытаются давить на других жестокостью и агрессией. Не понимаю, зачем это делать? Наверное, они чем-то неудовлетворены. Потому что удовлетворенный человек никогда не будет никого прессовать.

Е.В.: Над какими проектами Вы работаете в данный момент?

Н.Л.: Сейчас для меня важен проект «Говорящий город. Первые шаги» Мы закупили говорящие таблички и будем их крепить в некоторых поликлиниках. Суть в том, чтобы слепой человек мог нажать на кнопочку над кабинетом и получить информацию. Что за кабинет, какой врач принимает. Это очень дорого все... А хочется, чтобы у нас начали говорить еще и троллейбусы. Незрячий же не видит, где ему выходить. Я вот еду с Кукковки домой и считаю повороты. Только так могу ориентироваться... Моя главная цель — максимально облегчить жизнь незрячим в нашем городе. Ведь о них так часто забывают!

________________________________________________________

Редакция «Губернии Daily» благодарит кафе «Москва» (пр. Ленина, 35) за теплый прием и вкусный завтрак.