Из-за нашего репортажа журналистов не пускают в суд над поджигателем Екатерининской церкви

Судья Петрозаводского городского суда Александр Смирнов, неделю назад объявивший процесс по делу о поджоге Екатерининской церкви открытым, вчера перевел его в закрытый режим.

Все началось с того, что судья обратился к присутствующему в суде журналисту газеты «Карельская Губернiя» с предупреждением о том, что не нужно писать подробные репортажи из зала судебных заседаний. Это обращение само по себе уже выглядело довольно странно.

На протяжении последних десяти лет издание систематически подробно освещает все резонансные судебные процессы, однако подобное требование от судьи прозвучало впервые. Дело бывшего председателя Госкомитета по делам молодёжи Максима Мазуровского, дело бывшего заместитель министра промышленности и природных ресурсов Валерия Панова, дело организованной преступной группировки «Карловские», дело сегежского «чистильщика», дело генерал-майора Канамата Баташева, разбившего под Бесовцом военный истребитель, дела врачей, по вине которых умирали пациенты, сложнейший и самый продолжительный в истории Карелии «чеченский» процесс. Этот список можно продолжать бесконечно.

Журналисты «Карельской Губернiи» всегда очень подробно освещали ход судебного следствия по каждому громкому уголовному делу, потому что уверены: жители Карелии имеют право знать, как ведется это следствие, что говорят и как это преподносят на суде свидетели и участники процесса.

Дело «поджигателя» Екатерининской церкви – не менее резонансное для нашей республики, чем все перечисленные выше. Эта история коснулась огромного количества людей. Как признался на одном из судебных заседаний настоятель храма отец Андрей Верещагин:

— Первый месяц люди приходили в слезах и делились своей скорбью. Они шли сплошным потоком.

Представляется, что сейчас все эти люди имеют право на то, чтобы быть в курсе происходящего в зале судебных заседаний.

Увы! У судьи Александра Смирнова другое мнение. Председательствующий попробовал запретить представителю прессы цитировать показания свидетелей, выступающих в процессе, словно даже не догадываясь о том, что подобное «требование» представляет собой запрещенное законом вмешательство в профессиональную деятельность редакции, ущемление свободы массовой информации и гарантированной Конституцией свободы слова.

Журналисту ничего не оставалось, как напомнить судье о том, что освещать ход открытого судебного заседания – это его законное право. Реакция не заставила себя долго ждать. Вооружившись Уголовно-процессуальным кодексом, председательствующий, по ходатайству прокурора, объявил процесс по делу предполагаемого поджигателя Екатерининской церкви, закрытым.

—  Как мне известно, в Интернете появлялись публикации, где были дословно процитированы показания свидетелей, — пояснил свою позицию прокурор Дмитрий Пшеницын. — Я полагаю, что это нарушает принцип состязательности сторон, поскольку иные свидетели по делу могут читать данные показания и каким-то образом менять те показания, которые они должны (!) дать в судебном заседании, поэтому я считаю необходимым удалить из зала представителя средств массовой информации и ввести закрытый режим судебных заседаний.

Что тут скажешь? Удивительное — рядом! В Уголовно-процессуальном кодексе, который во время своей пламенной речи держал в руках гособвинитель, нет статьи, которая бы позволяла закрыть судебные заседания по этим основаниям. Кроме того, не очень понятно, как могут изменить в судебном процессе показания те, кто на нем даже не появляются. Явка свидетелей крайне низкая. Люди не приходят, и прокурор просто зачитывает то, что они говорили на следствии. Тех же, кто приходит в зал судебного заседания, первым делом предупреждают об ответственности за дачу ложных показаний.

Разумеется, судья закрыл для посторонних глаз процесс совершенно по другим, заметим, не менее надуманным основаниям.

Александр Смирнов сослался на два пункта ч. 2 статьи 241 УПК. Первый из них гласит о том, что закрытое судебное разбирательство допускается, если его открытость может привести к разглашению государственной или иной охраняемой федеральным законом тайны. По этому поводу судья сказал:

— В этом судебном заседании будет допрашиваться оперуполномоченный, ему могут быть заданы вопросы, относящиеся к формам, способам, методам оперативно-розыскной деятельности, специфике проведения оперативно-розыскных мероприятий, что в соответствии с законом РФ «Об оперативно-розыскной деятельности» относится к тайне, охраняемой законом.

Не поспоришь. Только при чем здесь весь судебный процесс? Судья вполне мог закрыть только ту (заметим, очень непродолжительную) часть судебного разбирательства (а точнее, одного заседания), когда допрашивали указанного оперативника.

Впрочем, со вторым пунктом, на который сослался судья, ситуация еще более нелепая.

— Суд считает, что обязан обеспечивать интересы безопасности участников судебного разбирательства, а цитирование показаний свидетелей без их согласия, мне кажется, противоречит интересам безопасности уже допрошенных свидетелей, — пояснил Александр Смирнов.

Интересно, как могут сказаться на безопасности бухгалтера церкви ее показания о том, что, покидая храм, они вместе с казначеем все тщательно проверили и даже заглянули в печь? Или показания случайного прохожего о том, что он слышал звук взрывного характера и вызвал пожарных, заметив пламя? Особенно нелепой эта забота о безопасности свидетелей выглядит на фоне того, что сами свидетели никаких просьб относительно того, чтобы сделать процесс закрытым, не заявляли.

О том, что возражают против присутствия СМИ и уж тем более о том, что им может что-то угрожать, не говорили. Более того, на первом судебном заседании (а телевизионщики были, к сожалению, только на нем) никто из них даже не был против того, чтобы их показания снимали на видеокамеру, а после показывали по ТВ. Так в чьих интересах, спрашивается, действовал судья, вынося столь странное решение в самый разгар процесса?

Как бы то ни было, теперь о том, что будет происходить за закрытыми дверями зала судебных заседаний, остается только догадываться. Напомним, что подсудимый категорически отрицает свою вину, уверяя, что ранее сознавался в поджоге Екатерининской церкви лишь потому, что опасался оперативника, который сопровождал его во время всех следственных действий.