«Когда второй раз положили на ИВЛ, сказали: ну всё, ловить уже нечего». Москвич рассказал, как выжил со 100 процентами поражения легких

53-летний москвич Леонид Пономарев заболел еще в первую волну коронавируса, его госпитализировали в апреле 2020 года. Несколько месяцев он провел в медикаментозной коме, а сейчас, спустя больше года, он всё еще восстанавливается и пытается вернуться к прежней жизни. Леонид рассказал изданию «Холод», почему врачи не верили, что он выживет с 100-процентным поражением легких, и ощущает ли он поддержку государства после того, что с ним произошло.

В конце апреля 2020 года Пономарева госпитализировали в Сеченовку с высокой температурой — там тогда только-только открылось коронавирусное отделение.

— Мне стало еще хуже буквально на следующий день после госпитализации, у меня была высокая температура. Пришел врач и сказал: «Давайте мы вас в другую палату переведем». У меня падала сатурация, и меня перевели в двухместную палату интенсивной терапии, а буквально на моих глазах оттуда забрали в реанимацию парня. На самом деле я этого не помню — я восстановил это по записям, которые тогда делал: я вел дневник наблюдений, записывал, что со мной происходило, как лечили и чем, и пересылал это друзьям в чате. Последнее, что я реально помню, — как у меня забирают телефон. Это было перед тем, как меня отвезли в реанимацию, — к тому моменту я уже отхаркивал кровью. Я помню, что говорю, что мне нужно позвонить, а медсестра отвечает: «Потом позвонишь, сейчас не надо». Она забрала у меня телефон, мне сделали укол, и я отключился уже надолго.

Леонид постоянно находился в медикаментозной коме — в какой-то момент у него отказали почки, и врачи установили ему искусственную. Мужчина помнит, что просыпался несколько раз, но ему увеличивали дозу лекарства, и он засыпал заново.

— Когда я все же очнулся, моим первым ощущением было, что я в каком-то фильме. Я думал: «Господи, почему меня используют в качестве реквизита?» Как будто это сериал «Интерны», потому что там похожие антуражи. Всё это было на грани сумасшествия, так как я еще находился под наркозом. Плюс из горла у меня торчала трубка, я не мог говорить, руки-ноги не работали — я был просто полным овощем.

Леонид был на ИВЛ дважды — причем во второй раз врачи уже не верили, что он выкарабкается.

— После первого раза врачи обрадовались: вроде всё, пошел на поправку, сказали: «Слава богу, спасем». А когда меня второй раз положили на ИВЛ, они сказали: мол, ну всё, здесь уже ловить нечего, со второго не выживет точно. Но я и после второго выжил.

В середине июня 2020 года Пономарева госпитализировали в реанимацию другой больницы, так как прежнее отделение закрыли на профилактику. В новой больнице мужчина медленно, но пошел на поправку. Он связывает это со своим стремлением выжить и общим отношением врачей. Выписали Леонида в июле — на тот момент он уже пытался встать с кровати.

— Домой я приехал 6 июля. Меня привезли на специальной перевозке с бригадой, которую наняли друзья. <...> Дома у меня была температура, но с помощью огромного количества гормональных препаратов воспаление удалось победить — антибиотики меня уже не брали. Заведующий реанимацией УКБ № 3 сказал, что на мне испытали весь спектр антибиотиков и теперь у меня устойчивость к ним. Сколько ни брали кровь на посев, никак не могли найти причину сепсиса. Нужно себя заставлять что-то делать. Первую неделю дома я не мог ходить, на вторую уже пытался ходить с ходунками. Потом ходил с их помощью. За мной ухаживали друзья, дежурившие у меня дома. Через месяц после выписки я впервые смог выйти из квартиры. И еще два месяца потом ходил с палкой, потому что не мог держать устойчивое положение. Но поначалу нужно было вообще научиться регулировать движения рук: поднять, опустить, снова поднять и опустить. В реанимации я даже телефон не мог держать в руках — он для меня был пудовой гирей. Держать ложку с едой, сходить в туалет — представьте, что вы ничего этого не можете. Вы родились заново, вы младенец. И вот вы начинаете заново учиться ходить, есть. Плюс ко всему у вас зияют огромные раны от пролежней, гнойники по всему телу, еще и их нужно лечить. И нужно себя заставлять — только это позволяет выжить.

У Леонида и сейчас есть проблемы со здоровьем: после ковида у него осталась нейропатия (поражение мелких периферических нервов — прим. ред.), не работает правое легкое, проблемы с суставами и почками. Но мужчина старается не унывать, хотя ему, например, на данный момент даже отказали в получении инвалидности.

— В сентябре 2020 года я подал документы в поликлинику на получение инвалидности. Но в декабре пришел отказ по диагнозу «перикардит» — это когда в сердце скапливается жидкость. Заявку на инвалидность по этому диагнозу мне оформили врачи в городской поликлинике, но он не подтвердился: когда мне в декабре 2020 года сделали эхокардиографию, в предсердии жидкости не оказалось. При этом у меня в результатах КТ значится гидроторакс, который является смертельным заболеванием. Мне в комиссии сказали: «А вы не подавали заявку на инвалидность по гидротораксу, поэтому вам и отказано». Есть расхожее мнение, что если вы перенесли ковид, то дальше у вас всё нормализуется, но те, кто тяжело болел, могут потом умереть от последствий. <...> В эпикризе есть запись о том, что у меня КТ-4, то есть тотальное поражение легких. То, что я остался жив, — это нонсенс. А что со мной делать дальше, никто не знает. В первые недели после выписки врачи из поликлиники мне говорили: «Приходите, сдавайте анализы». А я не мог прийти, я тогда и не ходил толком. Как они себе это представляли? Меня поставили на учет, ко мне приходила медсестра. <...> Для больных коронавирусом нет диагноза МКБ, по которому они могут получить инвалидность. Всё, что перенесли коронавирусники, трактуют как постковид. Лечитесь, реабилитируйтесь, у вас все будет в норме. Ну или вы умрете. А то, что вы не можете работать, никого не волнует. Эта машина пока не заработала, и я думаю, она еще долго не заработает, потому как тяжелых больных, которые выжили, не так много. Мне пришел отказ комиссии без акта, где написано, на основании каких данных мне не дали инвалидность. А когда я об этом спросил, в Бюро медико-социальной экспертизы сказали: «Мы его не высылаем, обращайтесь за этим в поликлинику». А в личной беседе сказали: «Вам надо было подавать заявление на инвалидность хотя бы по легким». Но у меня же приложена КТ, история болезни, выписка из стационара, где черным по белому все написано. Диагноз, по которому подавали заявление на инвалидность, писал не я, а лечащие врачи и комиссия при поликлинике. Если они подали неправильно, я же не могу отвечать за их действия. А они говорят, что проблемы с легкими даже не рассматривали. Ну а почему вы не рассматривали? Вот же документы! У них чисто формальный подход. Я думаю, общество и чиновники просто не готовы к тому, что люди выживают после ковида.

Леониду помогают друзья: понятное дело, работать он не может. Иногда максимум что-то делает у себя на небольшом огороде — и то пока силы позволяют. Говорит, иногда его одолевают депрессивные мысли, но он старается держаться.

— Здесь у меня лес рядом, можно туда сходить, подышать воздухом, посмотреть на березки — и сразу станет легче. Надо во всем искать плюсы. Не можете ходить? Надо заняться тем, что не требует большой физической нагрузки. Но физическая нагрузка всё равно нужна, иначе вы превратитесь в овощ. Чем больше вы не ходите, тем хуже. В один прекрасный момент, в июне этого года, когда я копал грядки, появилось ощущение, что я забыл про болезнь, как будто я и не болел, понимаете? Я как будто отключился от чувства постоянной боли в ногах, руках. Моменты, когда человек забывает о том, что он больной, инвалид, — самые счастливые. Но это мимолетное ощущение, потом раз — и резко к вам приходит осознание того, что вы болеете, что даже присесть нормально не можете, потому что колени не сгибаются. Нужно поймать это ощущение и с ним жить, тогда срок вашей жизни продлится. А то вы говорите со мной про болезнь, и она тут же начинает напоминать о себе: здесь закололо, тут заболело. Нужно просто поменьше на этом зацикливаться.