В Петрозаводске ребенок умер на приеме у стоматолога, потому что у медиков не оказалось нужного для спасения лекарства

Издание «Руна» вспомнило историю, случившуюся 15 лет назад в Детской стоматологической поликлинике Петрозаводска. Тогда двухлетняя пациентка умерла в кабинете врача. Ее смерть сразу же стала обрастать всевозможными документами: справками, актами, заключениями, постановлениями, приказами. Одним из основных документов был Акт служебного расследования, утвержденный первым заместителем министра здравоохранения РК через 46 дней после случившегося. В состав комиссии по расследованию входили специалисты, обремененные высокими должностями в министерстве и мэрии, научные работники медицинского факультета ПетрГУ и практикующие врачи. Всего 12 человек. Они пришли к таким выводам:

«Стоматологический диагноз и тактика лечения являются правильными и соответствуют стандартным рекомендациям…», «Имела место патологическая реакция на введение лидокаина», «Нарушений в проведении реанимационных мероприятий при оказании медицинской помощи ребенку не выявлено», «Имеются замечания по оформлению медицинской документации», «Фактов халатного и недобросовестного отношения персонала не выявлено».

Действия медицинских работников были признаны правильными, а девочка умерла из-за слабого здоровья. Примечательно, что еще до того, как был составлен акт служебного расследования, следователь петрозаводской прокуратуры вынес постановление об отказе в возбуждении уголовного дела «за отсутствием в действиях медицинских работников Детской стоматологической поликлиники, скорой медицинской помощи, реанимации состава преступления».

Прокуратура тогда не обратила внимания на важный факт. В частности, на четвертый пункт акта, в котором говорилось о замечаниях по оформлению документации. Под его гладкой формулировкой скрывался принципиальный момент, а именно: какое лекарство и в каком количестве было введено ребенку непосредственно перед смертью? В медицинской карточке девочки было записано, что ей сделали укол двухпроцентного лидокаина в количестве 3,5 мл. Но комиссия Минздрава посчитала, что врач ошиблась, делая эту запись. Что на самом деле было введено 2 мл, а ошибка вышла из-за стрессового состояния медика, вызванного  нахождением в кабинете сотрудников милиции.

Как могла прокуратура в ходе проверки не заметить того, что доза лекарства, если верить записям в медицинском документе (основном на тот момент!), чуть ли не в два раза превышала предельно допустимую? И если врач допустила ошибку в таком принципиальном моменте, то, возможно, она ошиблась и в других: например, когда записала, что «скорая» была вызвана через 4 минуты после укола и начавшихся у ребенка судорог? Мама девочки утверждала, что «скорая» была вызвана минут через десять после того, как дочка потеряла сознание. Не заметил старший следователь прокуратуры и того, что в стоматологической поликлинике в укладке для оказания неотложной помощи при анафилактическом шоке не оказалось реланиума — лекарства, которое при шоке нужно вводить, не медля ни секунды.

Петрозаводский городской суд тогда обратился в Санкт-Петербургское бюро судебно-медицинской экспертизы. Возглавлял экспертную комиссию начальник бюро, профессор, доктор медицинских наук, эксперт высшей категории, имеющий стаж работы более 30 лет. Кроме него, в составе комиссии были еще два доктора медицинских наук и два кандидата. Питерские эксперты пришли к следующим выводам:

«Между смертью ребенка и допущенными дефектами в оказании медицинской помощи врачом стоматологической поликлиники… имеется причинно-следственная связь», «При правильном и своевременном оказании медицинской помощи благоприятный исход не исключен…», «При токсическом шоке с судорожным синдромом для снятия судорог необходимо применять препарат реланиум внутривенно немедленно (секунды, минуты). Нахождение реланиума в специальном противошоковом наборе для неотложной помощи необходимо…»

16 августа 2005 года Петрозаводский городской суд решил, что ответственность за действия врачей несут Детская стоматологическая поликлиника и Больница скорой медицинской помощи и взыскал с них компенсацию морального вреда в пользу истцов — по 200 тысяч рублей каждому из родителей.