«Теперь каждый сам за себя». Обитатели Дома-интерната для ветеранов — о жизни, счастливых моментах и упущенных возможностях
Этих людей почти невозможно увидеть в городе — расстояние до ближайшей остановки общественного транспорта почти километр, а многим из них — за 80. Но и те, кто помоложе, «в люди» не выходят — одних удерживают болезни, другим просто некуда. В петрозаводском Доме-интернате для ветеранов сейчас живут больше двухсот человек. Пожилые люди в столовую одеваются, как в ресторан, спорят о политике, заводят отношения. Но поговорить в корреспондентом «Губернiи Daily» о своей жизни согласились немногие. Мы расспросили их о самых счастливых и грустных моментах жизни и узнали, о каких упущенных возможностях жалеют эти пожилые люди, дожившие до такого почтенного возраста, и что бы в своей жизни исправили, если бы выдался шанс начать все сначала. Читаем и делаем выводы.
Валентина Михайловна и Александр Иванович Шломины: «А куда бы мы пошли?»
В Доме-интернате для ветеранов муж и жена Шломины живут недавно, чуть больше двух месяцев. В Петрозаводск приехали из маленького города Почеп, что в Брянской области. Жили в семье дочери, но отношения не сложились. Валентина Михайловна начинает вспоминать об этом спокойно, но к концу разговора не может сдержать слез:
— Два год жили в Петрозаводске у зятя — у них трехкомнатная квартира. Потом он обозвал нецензурным словом меня! Мы с мужем прожили 60 лет, я от него слова «черт» не слышала! После этого стали думать: куда? Говорю дочке: если смогу устроиться, перейдем в дом престарелых, мы оба инвалиды второй группы. Шесть месяцев ждали очереди, потом здесь оказались. Дочка, правда, заплакала, когда мы уходили... ничего, это они, слезы, сами полились... А куда б мы пошли, некуда было идти. А к зятю я никогда в жизни после этого не пошла бы.
Супругам за 80. А знакомы они почти всю жизнь — жили в соседних домах, учились в одной школе. Вместе с 1954 года. Вырастили двоих детей. Сын — полковник на пенсии — и трое внуков живут в Москве. Когда спрашиваю о самом счастливом событии в жизни, Валентина Михайловна показывает на мужа. Александр Иванович кивает, с улыбкой глядя на жену.
— Лучше бы лучше спросили, что самое несчастливое, — перебивает меня пожилая женщина. — Когда началась война, в нашем Почепе были немцы. У нас дом большой, нас выгнали, и мы жили у соседки. А там забор между соседями деревянный, и в нем большие щели. А мы маленькие- шмырень туда! Немцы то шоколадку нам дадут, то печенье, то сахар. А мы потом осмелели, гулять за забор с братом лазали. Однажды хотела опять залезть туда, только одной ногой перешагнула, вижу немцы выводят двух мужчин, и на меня рукой машут — уходи, мол! Я бегом к себе, только успела спрятаться, слышу: бах! - выстрел, и звук падающего тела. Вот это у меня самое страшное в жизни. Понимаете, на глазах двух человек расстрелять! Мне лет 8 или 9 было. А помню, как будто вчера.
Валентина Михайловна и Александр Иванович признаются: по родным местам скучают, но на жизнь в доме-интернате не обижаются. Здесь готовая еда, есть врачи, которые осмотрят и помогут, есть даже уборщица, хотя за порядком в своем нынешнем доме — комнате с видом на лес — Валентина Михайловна следит сама. Вот только в город пожилые супруги не выбирались ни разу — некуда.
Сергей Борисович Медведев: « Я жил неправильно!»
Сергей Медведев по меркам Дома-интерната для ветеранов человек почти молодой — всего 57. Но дают о себе знать 20 лет инвалидности и образ жизни. Сергей Борисович неразговорчив, об одном только говорит уверенно и четко — жил неправильно:
— Родился в Кяппесельге Кондопожского района, потом жил в Петрозаводске, на Урицкого, Александра Невского теперь. Работал шофером в «Спецтрансе». В свое время неправильно жизнь прожил, употреблял много, и все улетело: и квартира, и все. Дочь живет где-то здесь, в городе, но мы не общаемся. Когда СССР был, как-то повеселее жизнь казалась. А может, просто молодой был, брал от жизни все, выпивка, думал, ерунда! А сейчас все отдается: давление скачет, рука отнялась после инсульта, нога плохо ходит — до курилки дойду и - обратно! Зрение тоже плохое. Телевизор если только посмотреть, фильм какой-нибудь хороший или новости, чтобы знать, что в мире происходит. Что тут еще сделаешь?
Мария Федоровна Федотова: «Никогда ни у кого ничего не просила!»
Марии Федоровне скоро 73. В доме-интернате тоже около года. С удовольствием показывает нам газету «Вперед, Медвежьегорск!» с большой статьей о себе, напечатанной еще в 2012 году к 70-му дню рождения. В отличие от предыдущего собеседника, о себе и своей жизни, напротив, говорит с удовольствием. Хотя бед в ней было больше, чем радости.
— Я до 3 лет не ходила — братья заигрались, недосмотрели, как с печки упала. Мне 4 месяца было. Мама рассказывала, что я потом плакала все время, вот голос у меня теперь и громкий. А в 45-м сама научилась ходить — маме не до того было, я сама потихоньку, за край кровати держусь и шагаю. А в 5 лет ногу сломала, и только тогда, в больнице, научилась по-русски говорить. До этого ни слова не знала — я же карелка чистокровная! Отец хоть и был председателем колхоза, меня не баловал — всюду сама и всюду пешком, не было такого, чтобы, например, подводу колхозную мне дал или еще что-нибудь.
Последствия детских травм давали о себе знать всю жизнь. Но еще 18-летней Марии хирург в медвежьегорской больнице сказал: иди работай! Она и пошла. Сначала была швеей, потом почтальоном, «сумка сзади, сумка спереди». Когда на этой работе стали ноги болеть, устроилась в столовую. Но заведение общепита скоро закрыли, и пришлось вернуться на почту — теперь уже разносить телеграммы. После почты попала в дом престарелых, правда, в качестве сотрудника — трудилась много лет санитаркой. Сравнивая свою работу и нынешнюю жизнь, говорит: сейчас хорошо — и лифты, и памперсы. А тогда все приходилось руками делать и тяжести на себе таскать. Сама вырастила сына, но и это не уберегло от одиночества.
Сын у меня болел менингитом. В больнице 16 дней в коме был, потом умер. Внуков мне не оставил. Может, где-то и есть, но мне об этом ничего не неизвестно. А перед больницей прощаться пришел: « Мама, прости я не заслужил хорошего отношения, я тебя обижал!» А был он метр 87, девушки, здоровенный был парень.
В 1966 году Мария Федоровна встала в очередь на квартиру, была 77-й по счету. Уходила на пенсию в 1995 - была уже второй. Но благоустроенное жилье так и не получила. Уверяет, жила бы сама до сих пор, если бы была квартира с отоплением и водой. А так, после смерти мужа, не стало сил дрова заготавливать и воду носить. Инвалидность пожилая женщина получила только при выходе на пенсию. Специалист из Петрозаводска очень удивлялся, как с таким здоровьем можно было всю жизнь заниматься физическим трудом? Несмотря на это, Мария Федоровна очень гордится своей самостоятельностью: показывает туфли, которые купила на свои деньги, постельное белье тоже привезла собственное и одеяло ватное. Одета только в собственноручно купленную одежду. Никогда ни у кого ничего не просила.
Если племянница, дочь старшего брата меня переживет, то она меня и похоронит. А так — некому! Но на смерть все готово. Место у меня на кладбище в Медгоре рядом с мужем. И крест куплен мраморный — на чердаке дома лежит. Десять тысяч в свое время отдала!
Павел Павлович Никешин: «Худого не было ничего!»
Пал Палыч — интернатский долгожитель. Из своих 82 лет провел здесь последние 4 года. В петрозаводский Дом ветеранов попал из Ладвы. А туда семья перебралась из Вологодской области, еще во время войны.
— Все время я и жил в Ладве. Дом свой был, работал трактористом, худого и не было ничего. Дочь одна у меня. Живет в Северной Осетии, в Беслане. Вышла замуж за строителя, осетина, они у нас с бригадой ферму строили. Давно уже там, внуки взрослые: двое с ней живут, а двое — в Москве. Когда один остался, тяжело стало справляться, определился сюда. Здесь тоже хорошо, на что обижаться — жизнь вперед идет. а чтобы хорошо жить здоровье нужно. Здесь у меня приятель имеется — Гена, разговариваем с ним, работу вспоминаем — каждый свою, а что еще вспомнить — не знаю.
Мария Иосифовна Изаковская: «Мой золотой век — это 60-е годы!»
Мария Иосифовна сюда попала из Дома временного пребывания в поселке Летнереченский Беломорского района. Там она познакомилась со Станиславом Георгиевичем Скляром, за ним и приехала в Петрозаводск. Станислав Георгиевич, Славочка, как она его называет, находится в отделении милосердия — инвалид первой группы, он почти не ходит и почти не говорит. Мария Иосифовна не производит впечатления женщины набожной и смиренной, тем не менее, все дни проводит в заботах о человеке, который давно стал близким:
— Приду, постираю, поговорю с ним. Для меня Славочка много значит. Мы встретились два года назад, он мне понравился, прижились, знаете. Все под Богом ходим — никто не знает, что через минуту с ним будет, не то что завтра. Может, еще хуже будешь, чем любой в этом отделении, но не все это понимают. Девушки сейчас так рассуждают: «Мне надо, чтобы мужчина с деньгами был!» Они считают, что мужчины им обязаны и должны. А ничего они не должны — порядочные мужчины с семьями живут и содержат семью. У Славочки дочь и внук, им надо тоже помочь. Я стараюсь много чаю у него не пить, у меня своя пенсия, хоть и маленькая, но на чай с конфетами хватит.
О своем возрасте Мария Иосифовна предпочитает не говорить: много, да и все тут! К жизни в коллективе ей привыкать не приходится — с двух лет воспитывалась в детдоме. В Карелию приехала в 60-е. Сначала хотела просто посмотреть, а потом попала под очарование белых ночей, да и решила остаться. Работала в леспромхозе в Вирандозеро, но в 90-е его не стало. Впрочем, жизнь начала неумолимо меняться еще раньше — утверждает Мария Иосифовна:
— Самое хорошее — это 60-70-годы, мой золотой век. Если тогда сосед соседу строил дом, он с него не спрашивал денег. А построили — все веселые, садятся за один стол, поют! А потом что-то началось с 75-го года, что-то стало меняться. А тут еще перестройка, и сейчас каждый ищет свою материальную выгоду. Люди разучились общаться, у них просто исчезла эта потребность. Но вот раньше, случилось, например, землетрясение в Ташкенте — и вся страна сопереживала, помогала. А сейчас сосед соседу не поможет, если того убивать будут. Сейчас речь идет о выживании, особенно на периферии, в маленьких городках и поселках. И эти обстоятельства заставляют идти не по лучшим наклонностям, а по худшим, по пути наименьшего сопротивления. Выжить в таких условиях очень трудно, не надо людей винить, они правы по-своему.
На условия в Доме-интернате Мария Иосифовна не жалуется. Устраивают и медработники, и отсутствие бытовых проблем. Пенсия, правда, маленькая, но это главная проблема:
— Не в колбасе дело! Даже в годы войны, в самое тяжелое время, люди верили, что наша страна самая лучшая. что она непобедима. А сейчас все из душ вытрясли! Вместо этого нам диктуют свою политику, свою программу, и мы должны по этой программе жить, в телевизоре ничего хорошего не увидишь, вот эта война в Донбассе, у людей там родственники, все переживают, тяжело сейчас жить. А быть верующим не у всех получается, раньше на что угодно люди могли пойти ради идеи или своей страны, а сейчас — простите меня! Сейчас верят только в себя. Каждый сам за себя, как в джунглях!
