А кому легко?
— А после торжественной части мы с учителями пошли в бар – ну, этот, наш, и там до поздней ночи пели: я играла на аккордеоне, вы бы только слышали! Меня не отпускали, так напелись, и насмеялись, и натанцевались! Если б вы только знали, как я люблю петь! Никто не хотел расходиться. Так весело всем было!
Новая соседка бабушки, учительница музыки, рассказывает о праздновании с коллегами конца учебного года, упрощая свою речь и делая ее более понятной для своей собеседницы, но дискомфорта и неловкости, которые возникают, когда приходится быть проще, чем ты есть, не испытывает. Она сидит на перевернутом вверх днищем ведре, бабушка стоит в проеме распахнутой калитки, опираясь на трость. Она приглашала Свету к себе во двор, на скамейку, но та отказалась – некогда, хотя на ведре в итоге она просидела около получаса. Но, видимо, полчаса на ведре не казались такой непозволительной тратой времени и создавали иллюзию совсем недолгого перерыва, чем если бы полноценно сесть и отдохнуть те же полчаса на скамейке.
Я приятно удивлена: Света с искренним увлечением разговаривает с бабушкой, не цедит вежливо, на ходу, лениво, что-то, лишь бы отделаться, а бурно жестикулирует и заразительно смеется над своим рассказом. Хотя, казалось бы, ну какой ей интерес беседовать со старушкой, не выходящей за пределы своего двора, такой жадной до разговоров, до другого человека, до звучания живой человеческой речи, выпытывающей детали, не отпускающей – «а что еще нового?», — не из пристрастия к сплетням – от одиночества и ничем не заполненного времени немощного уже пожилого человека.
_______________________
— А врач говорит мне: женщина, оставьте вы уже ваш пылесос, идите и отдохните, вы же полуживая! Посмотрите, какая вы худая и бледная! А мне так плохо, так плохо, если б ты только знала! Ну и что ты думаешь? Когда врач ушла, я на четвереньках, шатаясь, продолжила пылесосить – а кто еще за меня все сделает? С этими родами совсем угробила здоровье! Такая больная, а так трудилась всю жизнь! Трое детей – а кто когда мне помог?
Соседка тетя Люся стоит, облокотившись на забор. Я увидела ее, разговаривающую с мамой, через окно, и немного встревожилась – до того расстроенный вид у нее был. Заболел кто-нибудь? На машине разбился? На лесопилке, где она работает, опять кто-то руку под пилу подсунул? Начало лета было богатым на неприятности. Обеспокоенная, я вышла выяснить, что случилось.
Оказалось, соседка с упоением предавалась воспоминаниям многолетней давности: ее дети, в том числе и самый младший сын, уже пару лет как совершеннолетний, давно живут в городе.
Соседкин бесшумный муж-полутень с неизменной смущенной улыбкой на лице, на всякий случай постоянно виноватом, поливает в огороде огурцы. Облезлый кабысдох, совершенно одуревший от дневной жары, прячется в тени лебедей из шин, украшающих пустые клумбы. В тяжелом перегретом к вечеру летнем воздухе – ни намека на движение: ни кружения пыли, ни мошкары, все неподвижно и тихо, как в книгах Стивена Кинга.
Много лет назад пережитый ужас, по-прежнему концентрированный, сгущает кровь, липкой смолой текущую по кровеносным руслам соседки, распирает ей аорты, вызывая ощущение удушья.
А в комнате осталась раскрытая Франсуаза Саган на диване...
_______________________
— Голос же у меня – огогого! Меня приходили навещать учителя со школы, когда я родила, смотрят по сторонам: а где ребенок? А он в кроватке лежит: тихонько-тихонько! Учительница одна говорит мне – «а чего ты так орешь-то? – разбудишь дите!» Да мои дети еще в животе привыкли, что у их мамы громкий учительский голос! Учителя, наверное, подумали про меня – ну и мамаша!
Света не замолкает практически ни на минуту, и говорить она не устает, и голос ее не ослабевает. Кажется, что от него даже колышется застоявшийся кисель тяжелого воздуха вокруг.
Она ушла от двух мужей, у нее трое детей. Она ведет уроки музыки, уроки в начальных классах и бесчисленные кружки. Летом каждый день с четырех утра она в лесу. Возвращается к обеду, собрать за это время успевает какое-то невообразимое количество литров черники и малины. Потом она едет на рынок продавать ягоды. Она не боится признаться, что очень хорошо зарабатывает за лето таким образом. Две младшие девочки остаются под присмотром старшей, четырнадцатилетней уже сестры. Чумазые, в потрепанных одежках – двадцать первый век? центр Европы? — как гуси, купаются они в мелком песке, оглашая сонные и пустынные, как города-призраки Стивена Кинга, деревенские окрестности криками и смехом.
Потом, до темноты, Света в огороде: он у нее огромный, более того, у дома – цветник, и какой! Всю жизнь работавшая, как каторжная, практичная бабушка экономила силы для выращивания более нужных для выживания плодово-овощных культур, и вызывавшими у нее пренебрежение цветами она никогда не «заморачивалась», как и почти все хозяйки в деревне. А потому тем более необычными и неожиданными кажутся фантастические клумбы вокруг дома Светланы.
_______________________
— Разве это зарплата? Слезы! Обнять и плакать! На этой жаре доски складывать! А вчера от сквозняка так спину прихватило – не разогнуться! А еще тянуться туда, на лесопилку, а потом оттуда через весь поселок! С моим-то здоровьем! Трое родов – что там от меня осталось! Во мне живого места нет… желудок больной, и сердце, и давление…
Тетя Люся обвисла на заборе, а ее лицо – на черепной коробке. Губы вниз, веки вниз, волосы вниз, как если бы сила притяжения земли возросла вдруг вдвое. Ее слабый голос чуть дрожит от жалости к себе. И вот как сейчас уйдешь? У человека такое горе!.. А мама предательски улизнула, оставив меня с соседкой один на один.
А на диване раскрытая книга… на диване раскрытая книга…
_______________________
— Ой, да что там трудного! Нормально все! Справляюсь, конечно! А что теперь делать, если так получилось? Не помирать же! Сейчас перемою их всех и спать!
Света, подшучивая над своей неуклюжестью, встает с ведра – она не хочет уходить. Ей интересно общаться с людьми, даже если это – одинокая старушка, которая не удивит тебя никакой интересной новостью. Но дома – дым коромыслом, стены ходят ходуном, ей давно пора, и так засиделась.
_______________________
Несмотря на мои пламенные мольбы, что я все время соседкиного монолога возношу в вылинявшее от зноя летнее небо, тетя Люся никак не уходит. Проклятая вежливость!
В пустом доме соседке скучно и совершенно нечем заняться. Она может «висеть» на заборе часами. Дождавшись паузы в жалобном потоке, я быстренько сочувственно охаю напоследок и шустро ретируюсь. Тетя Люся еще какое-то время продолжает стоять у забора, потом медленно, словно раздумывая, разворачивается и, шаркая ногами, идет к своему дому. Носки ее ступней смотрят друг на друга, и ей, наверное, приходится прикладывать усилия, чтобы не цепляться ногой за ногу и не падать при ходьбе. Через секунду ее крик разрывает в клочья вечернюю тишину улицы маленького городка: наверное, муж как-то не так полил грядки...
_______________________
…В этом году мы с детьми снова шли по бабушкиной деревне. Девочки Светы, увидев нас еще издалека, с восторженными криками бросились обниматься и прыгать вокруг нас. Ругала себя: совсем забыла купить печенья и конфет, что постоянно делала прошлым летом, вон и привыкшие девчонки разглядывают меня украдкой – неужели не будет угощения?
— А у нас новый братик родился!
— Ооооо… А как мама себя чувствует?
— Хорошо! У нас все хорошо!
_______________________
Мне иногда кажется, что порой высшие силы, то ли отвлекшись, то ли работая спустя рукава – кругом халтура! — вкладывают в одного человека запас энергии за двоих, кого-то тем самым обделив. И, быть может, в поразительном жизнелюбии некоторых вовсе и нет никакой их собственной заслуги. Как и нет вины тех, в чьем присутствии сила притяжения планеты начинает неумолимо возрастать.
А, может, это дар и настоящий талант – способность быть счастливым или идеально, без примесей несчастным, во что бы то ни стало, несмотря ни на что, вопреки всему. И, как гораздо более сложное и трудоемкое, искусство быть несчастным даже намного больше имело бы прав на зрительское внимание и восхищение, если бы не одно но. Уж как-то слишком обесценивающе-часто оно встречается. Заснули они там у себя, наверху, все, что ли?
