Игры патриотов

В одном из комментариев под моим предыдущим текстом было замечено, что слово «патриотизм» у наших либералов приобрело негативную окраску. Ведь патриотизм — это здорово, а либералы этим словом обзываются. Они называют патриотов «поцриотами», а те, в свою очередь, называют либералов «либерастами». В общем, налицо взаимные любовь и уважение. А ведь и правда интересно: что каждый из нас понимает под патриотизмом?

Сначала все просто. Патриотизм — это любовь к родине. И вот тут-то и начинаются непонятки. Ведь мы не можем однозначно определиться ни в том, что такое родина, ни в том, что такое любовь. Родина — это дом, двор и город, где прошло твое детство, или это дворец, в котором сидит очередной вождь? Это пресловутые березки или люди, ставшие нам друзьями? Это контур на карте или то реальное место, где нам тепло и уютно? Скажите, вы любите Владивосток и Курилы? Вы их никогда не видели, но все равно любите? Ведь это часть нашей родины. А если в результате какого-нибудь соглашения Курилы, не дай бог, перейдут к Японии, мы перестанем их любить? Для нас ничего не изменится, просто на карте этот кусочек будет раскрашен другой краской. И этого окажется достаточно для того, чтобы перестать его любить? Вот как вы считаете, россияне любили Аляску? Наверняка любили. А потом Александр Второй продал ее Америке, и их любовь резко закончилась? Любовь к территории столкнулась с любовью к царской воле, и вторая любовь пересилила первую?

Как думаете, украинцы любили Крым? А любили ли финны Выборг или немцы — Кёнигсберг? И как, в конце концов, должна выражаться любовь настоящего патриота? Кого можно считать подлинным любителем своей родины: того, кто, узнав о переделе земель, бросится их отвоевывать, жертвуя жизнью и поднимая народ на борьбу, или того, кто примет любое решение своего руководства за благо? Если сейчас государь предложит нам вернуть себе Аляску, мы обрадуемся или ужаснемся? Ведь это наша историческая территория. К границе с Россией она куда ближе, чем к границе с США. И люди там являются родными братьями наших чукчей. Да, Америке это не понравится. Но сколько можно плясать под ее дудку? Они считают, что только они могут устанавливать свой порядок в мире. А мы покажем им, что это не так. И что они сделают? Пойдут на нас войной? Так ведь кишка тонка – мы ведь, даже умирая, сможем «превратить их в радиоактивный пепел». И получится, что мы и землю вернем, и волю руководства выполним, и докажем всему миру свою мощь. Ну а если и война, так ведь за родину – за землю, за государя, против врагов. Чем не прекрасная патриотическая идея? Или все-таки это откровенный идиотизм?

Я никогда не считал себя патриотом. И, при этом, никогда не хотел уезжать из Петрозаводска. Самым тяжелым этапом моей жизни были те три года, которые я был вынужден провести в Лос-Анджелесе. Мне не хватало весны, женщин, читателей и воспоминаний. Вернее, реального воплощения этих воспоминаний. Того двора, где я играл в футбол, того подъезда, в который я каждый день приходил из школы, того перекрестка, где стоял автомат с газированной водой. Вот на этом подоконнике я сидел на переменах, по этим плитам мы ходили с Сашкой Агапитовым, в этом окне я разбил стекло футбольным мячом. Я вхожу в подъезд на Нойбранденбургской, 19, поднимаюсь на третий этаж и тихо стою у двери, представляя нашу старую квартиру. Что это — патриотизм или сентиментальность? Мне нужны слушатели и читатели. А они есть только дома, потому что только дома я могу выражать свои мысли на том языке, который я знаю. Русский язык дает мне ощущение моей нужности и значимости. Так что же это — патриотизм или тщеславие? Если привязанность к своему городу, своим друзьям, своему языку и своим воспоминаниям — это патриотизм, то я очень даже патриот. Если же патриотизм — это готовность погибнуть за Крым или Аляску, то я категорически против.

Я уверен, что, спекулируя этим неплохим, в принципе, понятием, люди, считающие себя нашими хозяевами, пытаются заставить нас исполнять любую их прихоть. Они амбициозны, мнительны, обидчивы и являются жертвами собственных детских страхов и комплексов. Они или слишком маленькие, или картавые, или сухорукие, или пережили в детстве стрелецкий бунт. Их голод не утолим, и утоляют они его за счет нас. А чтобы мы не сопротивлялись и даже, наоборот, были счастливы, когда нас едят, нас накачивают «патриотизмом». Противной инъекцией, превращающей добрых людей в войско, готовое сгинуть ради контура на карте и ради воли своего господина.