Каждая «пятерка» — удар по врагу

Они не воевали, но никогда не забудут войну. Аресты, расстрелы, лагеря, голод и бесконечная работа – такое не забывается. Воспоминания женщин, живущих в разных деревнях Карелии, о Великой Отечественной войне я собрала два года назад в рамках проекта «Старожилы». Они никогда не станут неактуальными. Они вечны. И грядущий День Победы – самое время, чтобы вспомнить.

— Я никогда не видела отца. Его арестовали и увезли марте 38-го года, а я родилась в сентябре. Он был председателем колхоза, и на пастбище медведь разодрал двух телят. Отца обвинили во вредительстве и еще присобачили шпионаж и много всего другого. Когда мне было две недели, его расстреляли. Так что мы не встретились. У мамы осталось пятеро детей… Потом, в 58-м, отца признали невиновным. Но толку?

— Мне было пять, когда началась война. Все нормальные люди попали в эвакуацию, а я — нет. Я, мама, бабушка и младший брат тихо шли сзади общей толпы с коровами, и финская разведка всех вернула обратно в родную деревню Кушеванду. Финны предложили: «Пойдемте баню топить». Пришлось идти. Жили мы в своем доме, но под присмотром. Обрабатывали финские поля. Скотину держали — можно было. Тем и кормились.

«Я всегда была голодная. Все детство только и искала, где бы поесть. И все время бегала в один магазинчик — там меня угощали печеньем»

— В 44-м году нас эвакуировали в Финляндию. Пришли немецкие солдаты и распорядились собирать вещи. Ночью мы увидели, что вся деревня горит. Помню, как горько плакала мама.

— Увезли в лагеря. Я маленькая была, мало помню. Только проволоку вокруг. И как на зимнее время нас переселили в школу. Мы там жили за одеялами: за одним одеялом — одна семья, за другим — другая. И финны мазали нас постоянно какими-то вонючими мазями — боялись заразы.

— После войны в Карелию приехать не разрешили: обозвали неблагонадежными, детьми врагов народа. Увезли в Калининскую область. Мама там прачкой работала, вагоны грузила. Осенью 47-го я пошла в школу, а зимой ходить перестала, потому что было не в чем.

— Потом мама стала проситься в Кушеванду, уже стало можно. Все потихоньку возвращались: жили в землянках, пока строили новые избы. И пока мы ехали обратно, мать умерла по дороге от голода. Меня отдали в детский дом. Я там долго плакала, потом перестала.

____________________________________

— В 41-м году я окончила 8-й класс в деревне Корза в Пряжинском районе. Был выпускной вечер. 21 июня. Я осталась ночевать у подруги. Утром слышим – хлопают двери. Что случилось? И мама подруги сказала: «Война началась!»

— Осенью всю нашу семью эвакуировали. Увезли в Пермскую область. Там нас встретили женщины с лошадьми и развезли по колхозам. С тех пор кончилась жизнь. Началась работа.

— Мужиков не было вообще, только несколько стариков. Женщины делали все. Был у нас смол0варенный заводик. Так мы в лесу работали, дрова заготавливали, пни на телегу грузили, пилили… В 43-м году нас вызвали на восстановление Кировской железной дороги. Сначала привезли в Кандалакшу. Там мы восстанавливали дома: деревянные, двухэтажные. Доски, кирпичи, растворы… Окна ставили, печки клали. Потом нас привезли на разбомбленный Кировский вокзал. Поселили наверху, в гостевых комнатах. И стали мы ремонтировать вокзал. С нами было два плотника, которые показывали, что делать. И мы делали.

— Однажды ночью загремело радио. Прибежала бригадир: «Одевайтесь и бегом на перрон!» Начальник вокзала сообщил, что идет состав с ранеными и что он не сможет проехать из-за сильных снежных заносов. Мы стали двери открывать, а снега столько, что не открыть. Еле добрались до путей, а там уже лопаты стоят, как деревянный забор. И призыв звучит: «Все на снегоборьбу!» И мы чистили снег всю ночь и утро. День уже начался, а мы все чистили перрон, чтобы санитарные машины могли раненых увезти по госпиталям.

— Потом я еще работала в Мурманске на строительстве вагонного депо. Вокзалы строили деревянные по разным станциям. Уже был 44-й год.

— Помню, начали в Мурманский порт прибывать иностранные корабли. Мы идем с работы, моряки к нам подходят, улыбаются: «Русска Маша, русска Маша! Открой коробочку!» И протягивают нам что-то вроде монпансье. Ни у кого рука не потянулась за этим угощением! А очень хотелось.

«Помню, как всей бригадой ехали после работы в тамбуре в Кандалакшу. В вагоне шум, гам. Все пьют и кричат: «Победа! Полундра!» Мы решили, что пьяные, так и не то померещится»

— Доехали до Кандалакши. Смотрю, в нашем домике на две семьи дверь распахнута, свет горит. Испугалась, думала, случилось что. Забегаю, а там мама с соседкой ревут: «Клава, правда, война кончилась?» А я ответить ничего не могу – не знаю.

— Утром я побежала к радио и услышала веселую песню. Такого давно не было. Все были песни: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!» А тут что-то типа «Катюши» играет. И как услышала по радио: «Война кончилась…», дальше уже не слушала. Домой бежала. Не верилось, что это случилось!

_______________________________________

— Я родилась в Сеннозере, но прожила там недолго. Как в эвакуацию уехали, с тех пор там не была. А жила все в Кизреке — нас туда перевез отец, когда нашел работу.

— Я окончила пятый класс, и началась война. В эвакуации жили на Урале. Не помню, где именно. Память у меня плохая совсем... Там, на Урале… ой-ой-ой… Там нам 400 граммов хлеба давали. А больше вроде и ничего. Мы все ходили просить еду у местных. Они-то по сравнению с нами были богачи.

«Кто давал, а кто говорил: «Этим карелам ничего не давать!» А кто нас и немцами погаными называл. Говорили, что понаехали враги. А мы как будто хотели! Обидно было до слез»

— После эвакуации мы поехали обратно в Кизреку. Вернулись, а домов нет. Сожгли дома, чтоб немцам не досталось. И мы всей семьей строили новый дом. Все в него вкладывалось: силы, надежды, вера в хорошую жизнь.

— После войны я работала. Учиться не могла, нужно было зарабатывать на хлеб. Работала санитаркой в больнице. Нас там хорошо уже кормили. Хлеба было вдоволь. Я его много ела — и выросла большая.

_____________________________________

— Мы с семьей переехали в Карелию в 40-м году. После финнов здесь все ухоженное было: дома новые, красиво покрашенные. Не успели обжиться — война. Всех мужчин сразу забрали, и отца.

— Отец рассказывал, как попал в штрафбатальон. 42-й год, зима ледяная. Они сидели в траншеях, а начальники с бабами ушли в теплую квартиру. А у них сопли к губам примерзали. Потом кто-то из лейтенантов вышел, что-то приказал, а папа со злости его на три буквы послал. Его и отправили…

— Помню, бои были страшные, снаряды свистят, а мы со взрослыми идем полоть сахарную свеклу. Мне 12 лет. Копаем, а через дорогу мужчин в форму переодевают… И подходит к нам лейтенант: «Женщины, не мучьте детей. Вам здесь урожай убирать не придется».

— Когда началась эвакуация, мы гнали скот до Дубровки, до Питера. Тяжелый переход, скотина не выдерживала – гибла. Было очень холодно – спали со свиньями. Они от усталости упадут, и мы ляжем, к ним прижмемся: так тепло! А баба одна поросяток маленьких жалела: взяла с собой швейную машинку. Как только привал, она на повозку машинку поставит и строчит сапожки для тех свиней, у которых стерты копыта...

— Вернулись в Череповец. И всю войну работали на фронт. Я там пошла в шестой класс. Школа была за девять километров — ходили пешком. Отец писал с фронта: «Каждая твоя пятерка – удар по врагу!» И маме наказывал: «Смотри, чтобы Лида не бросила школу!» Так что многие отсеивались, а я училась.

— Сижу как-то в классе – болит нога. Снимаю драный валенок и вижу, что пальцы отморожены. А сказать об этом стыдно. И страшно. Нельзя было про пальцы, когда люди на фронте умирают.

— Помню, новый учитель физики пришел. Такой худющий! Он все просил: «Принесите, кто может, по картошине». И так его жалко было! Но сами не ели — нечего… Он умер потом.

— Уходили в школу в шесть утра. С собой брать из еды было особенно нечего, а там не кормили. И весь день хотелось есть. А зимой еще хуже голод переносишь: холодно очень.

«Помню, мама одной подружки наварила картошки. И засунула нам горячие картофелины под пальто – чтобы грели. И вот мы пальто завяжем, картошки внутрь насыплем и идем. В школе съедим, обратно идем – снова холодно и кушать хочется»

— Но нытья не было. Было какое-то единство. Дружба. Мои дети такого детства веселого, как я, не видели. Несмотря на то, что война. Рыбу ловили на лягушек. Поймаем лягушку, на капкан цепляем – и в речку. И щука бралась! Штуки 4 за день поймать можно. Когда улов, значит, еда будет на всю неделю. А летом – ягоды, грибы. Так и жили. Я первый вкус чая «услышала» во время войны. Угостили. А сахар долго еще потом не видела.

_____________________________________

— Мама растила нас одна – папа умер от воспаления легких в сороковом году. Когда началась война, была эвакуация, но не для всех - для «провинившихся». Была одна семья – шестеро детей – ушли. У них одному мальчику было шесть недель от роду. Представляете? В эвакуацию! Их отец работал в РАЙПО, у него была растрата. И его как ненадежного отправили… А нас было не за что, так что остались. Помню, как секретарь нашей сельской комсомольской организации ходил по селу и говорил: «Не бойтесь, все будет хорошо. От силы месяц повоюем — и все!». А получилось иначе… Из одной семьи в один день на войну забрали троих братьев! И ни один не вернулся к матери... Жили, кто чем мог. В войну досталось всем.

— Я думаю, что в войну мы жили сыто. Море кормило. Выкручивались. У нас была воинская часть: сменяли у военных чего-нибудь на что-нибудь: молоко, яйца на хлеб. Рыбакам давали талоны на муку. Они их – нам, а мы им, например, овцу. Бабушка часто ездила в Беломорск с молоком – меняла на хлеб.

«Один раз у бабушки в поезде из мешка вырезали две буханки хлеба. Так было обидно! Она приехала домой и чуть не плакала»

— Вообще, жизнь заставит – не то выдумаешь. Я училась тогда в школе. И не было тетрадей. Так мы их шили из газет! Прострачивали посередине и писали.

— Чернила были хорошие, крепкие. У нас в семье так было принято, чтобы дети были учеными. И, несмотря на трудное время и весь этот маскарад (имеется в виду война. – Прим. авт.), я закончила школу. И после войны мама меня отправила учиться в Петрозаводск. Помню, поехала тогда с деревянным чемоданом в матерчатом чехле, в панталонах ниже колена на резинке… Как-то выучилась на культпросветработника.

— У нас была вышка ПВО. Помню, как один раз пустили слух: летят двадцать пять самолетов, будут бомбить. Мама нас маленьких за руку – и в лес. Вся шуеречина тогда в лесу сидела. Было очень страшно, а оказалось – липа. Люди были напуганы, так что любое известие принималось за чистую монету. Еще запомнилось, как привозили в столовую, где мама работала, рыбу: навагу, камбалу. И техничка тамошняя была такая пройдоха: вооот так голову отрежет, чтобы побольше мяса на ней оставить. Выкидывала головы в ушат, как отходы, и потом люди в нем рылись и уносили рыбу домой. А еще было забавно: брат познакомился с солдатом, который заикался. И тоже начал заикаться – научился. И так здорово, что никак не могли его остановить. Кое-как его бабушка народными методами излечила. А из хороших воспоминаний – как в школе давали на Новый год по стакану песку. И мы несли эти подарки домой и были так рады…

—  Известие о победе молнией разнеслось по всему селу это. В четыре часа утра у клуба поставили трибуну, и все село туда сбежалось! Кто там только не выступал! Помню, я бежала туда тоже. На мне была сорочка, сшитая из красных английских мешков из-под муки: такие широкие лямки, а внизу, по подолу, на мешковину пришиты кружева… Конечно, все плакали… И от счастья, и от горя. Много было семей, в которые не вернулись их родные.

Фото: Виктор Давидюк, Мария Гудкова