По рублю на питание
– Замуж? Какое замуж? Мне с ним, голожопым, что, квартиру всю жизнь снимать? У него машина разваливается. Цветы купить нормальные мне не может! Ну его на фиг с его предложением! Пусть кольцо свое дешевое в ж*пу вставит. Выйду – когда обеспечивать меня сможет! – это вчера в маршрутке очень громко говорила девушка в мехах. Длинные розовые когти яростно сжимали большой телефон. Глаза горели. Как-то очень отчетливо мне привиделся этот голожопый. Несчастный, влюбленный и нищий. А может, он и не нищий вовсе. Просто время сейчас другое. Запросы – другие. И нищета – другая.
Я перерыла свои интервью с людьми, рожденными во времена Великой Отечественной и несколько позже. В них мужчины и женщины рассказывают о голодном детстве. О юности, в которой очень хотелось носить красивые платья, но не было возможности. О взрослости, когда всё по талонам и очереди с пяти утра. О зарплате, которой едва хватало на хлеб и обувь для кого-то одного из семьи. О жизни в бараках, землянках, гнилых домах и общагах.
Из этих интервью я сделала подборку для девушки с розовыми когтями. И других, кому кажется, что жизнь недостаточно хороша.
***
«Когда мы с Юрой поженились – поселились в общежитии. У нас ничего не было, и первое, что мы купили – двуспальную кровать на деньги, подаренные родственниками. Зарплаты у нас были маленькие. С каждой получки мы оставляли по рублю на день на питание, а на остальные деньги покупали мебель и другие нужные для жизни вещи. То диван купим, то сервант, то посуду. Через пять лет получили квартиру. И были очень счастливы».
***
«Всю молодость мама работала на тяжелых работах. Сначала в деревне трудилась на сплаве леса. Рассказывала, как они, босые, заходили в ледяную воду, закручивали повыше юбки и целый рабочий день так стояли. Ноги стыли, мама часто болела. И на всю жизнь у нее от той работы остались больные суставы».
***
«Взрослые ездили по деревням менять вещи на продукты. И моя мама тоже ездила. Набирали в мешки пальто, разную одежку и ехали… Путь до ближайшей деревни был не близкий, и не единожды получалось так, что мама с санями шла обратно ночью восемнадцать километров. Зимой! Шла и молилась».
***
«Однажды у нас в доме так было холодно, что все замерзло, даже вода в самоваре. Выдуло за ночь все тепло – дом был дырявый. Мама хлопала по одеялу руками, чтобы мы не околели, и горько плакала».
***
«Маму часто вызывали на допросы в Пряжу. Идти нужно было 70 километров. И она рассказывала, что один раз, когда шла на допрос, чуть не покончила с жизнью. Порвались сапоги, разодрались ноги, не было сил идти. И она едва сдержалась, чтобы не кинуться в речку»
***
«У нас вся родня жила в одном доме. И когда я вышла замуж, нас с мужем определили наверх. Там жила мама, и нам огородили одно окошечко: повесили занавеску, кровать поставили, столик. В этом углу мы и жили шесть лет, пока дом не попал под снос, и нам не дали квартиры. При таких бытовых условиях у нас с мужем не было никаких конфликтов. Мы любили и уважали друг друга. И не помню, чтобы ссорились».
***
«С мужем мы долго мечтали о лодке, чтобы ездить отдыхать. Мечта исполнилась. Потом мечтали приобрести гараж – приобрели. Еще мечтали, чтобы закончилась Перестройка, чтобы в магазинах появились продукты. А больше ни о чем не мечтали – все, что нужно для жизни, у нас было».
***
«До того как попасть к нам в интернат, этот мальчик ходил по деревням с сумой. Родители были алкоголики – судьба ребенка их не интересовала. Как-то я спросила у него: «Какой у тебя был самый лучший подарок на день рожденья, какой был лучший праздник?» Он ответил, что у них дома были только крики и драки. И никогда не было праздников… У другого мальчика из района я спросила, что бы он хотел, чтобы ему купили? Он ответил: «Мороженое». Я на следующий день по пути на работу купила. Он сел в моем кабинете на диване и начал лизать пломбир. Лизнет один раз – и глаза закроет. — Ты никогда не ел мороженого? – спрашиваю. – Ел, — отвечает. – Мне один мальчик давал лизнуть».
***
«Сижу как-то в классе – болит нога. Снимаю драный валенок и вижу, что пальцы отморожены. А сказать об этом стыдно. И страшно. Нельзя было про пальцы, когда люди на фронте умирают»
***
«Я была совсем маленькая, когда нас увезли в лагеря. Мало помню, только проволоку вокруг. И как на зимнее время нас переселили в школу. Мы там жили за одеялами: за одним одеялом — одна семья, за другим — другая. И финны мазали нас постоянно какими-то вонючими мазями — боялись заразы».
***
«После войны мы долго жили бедно: носили то, что шила мама. Один раз для школы она мне перешила темно-синее бабушкино платье. Оно немножко порвалось спереди, и мама заштопала дырку. Чтобы ее не было видно, я носила сверху фартук. И вот прихожу как-то в школу, раздеваюсь и вижу, что фартук забыла дома… И так мне не хотелось, чтобы видели заплатку на платье, что я побежала обратно домой за фартуком».
***
«В нашем доме была большая русская печь – помню, как мы на ней грелись. И как в ней купались. Мама стелила внутри солому, ставила таз с водой. Мы забирались внутрь и мылись, а потом мама споласкивала нас в тазике на кухне».
***
«После войны папа долго ходил в шинели и гимнастерке – не на что было купить одежду. Он не ходил в отпуск – всё брал компенсации, чтобы было больше денег. Родители часто не ели сами, чтобы нас накормить. Однажды мама натушила картошки в большом судке и поставила перед нами на стол. Мы накинулись на еду и быстро всё доели – родителям ничего не осталось…»
***
«Моя жена — гипотоник, с низким давлением. Инфаркт был два года назад. Совсем ослабла, насилу себя ходить заставляет. Я тоже после инсульта. И все что-то пытаемся делать. Я — за рыбой, она — на грядках…»
***
«В 43-м году я с группой женщин в Кандалакше восстанавливала дома: деревянные, двухэтажные. Доски, кирпичи, растворы… Окна ставили, печки клали. Потом нас привезли на разбомбленный Кировский вокзал. Поселили наверху, в гостевых комнатах. И стали мы ремонтировать вокзал. С нами были два плотника, которые показывали, что делать. И мы делали. Потом я еще работала в Мурманске на строительстве вагонного депо. И вся работа и жизнь: кирпичи и доски, кирпичи и доски…»
***
«Я жалею том, что одежды не было, когда надо было. В Перми в лаптях ходили, в Мурманской области – кутались во всякое... Мечта у девок была: кирзовые сапоги да фуфайку иметь. Такие у солдат в кино были – мы смотрели, и так хотелось! Когда норку выращивали, мечтали иметь норковую шапку, но не могли себе позволить. А сейчас у меня шкафы ломятся, да не надо уже ничего».
***
«Раз в месяц нам выдавали зарплату. И вместе с ней приносили мороженый черный хлеб. На всю получку можно было купить буханку. Вечером сядем, за ужином по большому ломтю всем отрежем, а остальное уберем в мешочки. Поедим – и спать. И никак сон не идет: хлеб где-то рядом. Смотрю, одна слезает с кровати, вторая… – за хлебом. В итоге все вылезут - и снова за стол. Опять по ломтю режем. Потом бригадир не выдержит и скажет: «Хватит, давайте последнюю корку съедим, и спать!» Тогда мечтали: вот бы досыта хлеба черного! А сегодня есть хлеб – да уже не идет».
