Все это было бы смешно...
По уму, об этом нужно было писать две недели назад. Тогда впечатления от произошедшего были свежи и реально будоражили общество. Но газета была уже сверстана, читатели и писатели в едином порыве нырнули в оливье, и к моменту выхода из новогоднего заплыва тема подзавяла, подзабылась и ушла, так сказать, в нижний гарем общественной памяти. И все же совсем промолчать о суде над Навальными было бы как-то, по-моему, неправильно. Не каждый день, знаете, история дарует нам столь изящные и изысканные комбинации.
Итак, напоминаю, вынесение приговора братьям Навальным должно было состояться сразу после праздников. Оппозиция начала готовиться к протесту. У нее было полмесяца на то, чтобы сплотиться, договориться и настроиться. То есть вот он, сценарий: режим расправляется со своим самым опасным противником, и тут на площади выходит возмущенный народ. Власть бросается подавлять восстание, народ серчает, армия и ОМОН переходят на сторону восставших, президент, переодевшись журавлем-стерхом, улетает через дымоход, Навального на руках выносят из Крестов и заносят в Кремль. Радость, веселье, танцы, революция. И тут вдруг хлоп — и вынесение приговора стремительно переносят на 30 декабря. Практически на завтра. Какая, к черту, революция? Все стоят за шампанским! Новый год, елки, дети ждут Деда Мороза. Тут, знаете, не до революций. Да и подготовиться за день не успеть. Прекрасный тактический ход. И все-таки риск был.
Риск был. Потому что история знает очень разрушительные стихийные выплески. Вроде и не готовились, а как-то вдруг что-то шевельнулось, и пошла цепная реакция. Как было в декабре 2011 после думских выборов. Это уже к Болотной в январе публика наряжалась в ленточки и заготавливала речи, а в декабре люди просто взорвались, не в силах сдерживать возмущение. Так что мало ли. Если бы Навальному дали реальный срок, народ вполне мог плюнуть на Новый год и побежать на штурм дворца с тазиками оливье наперевес.
И тогда власть сделала второй супергроссмейстерский ход. Она дала Алексею Навальному 3,5 года условно. То есть не сделала из него мученика. То есть вроде как и преступник, но не мученик. А раз так, то и штурмовать дворец нет никакого смысла. Да, какого-то его брата Олега посадили по-настоящему. Но кто такой Олег? За Олега народ не подписывался. Так что бог с ней, с революцией. Салаты остались на столах, едоки за столами, а у Навального вырвали зубы, взяв его младшего брата в заложники. Комбинация, достойная Макиавелли. Ну, или хотя бы Хосе Рауля Капабланки.
Вот вам прекрасный пример того, как можно обезвредить противника, не устраняя его физически. Нужно просто обвинить главного разоблачителя жуликов и воров в том, что он сам жулик и вор. Что он сделал? Он организовал компанию, которая осуществляла доставку из Ярославля в Москву косметики «Ив Роше». Вернее, саму доставку осуществляла фирма «АвтоСара», а компания братьев Навальных выступала в качестве посредника. Они брали у «Ив Роше» деньги за доставку и оплачивали этими деньгами работу «АвтоСара». Естественно, чуть дешевле. Разницу оставляли себе как плату за посредничество. «Ив Роше» не в претензии. «АвтоСара» тоже. Никто не считает, что он потерял выгоду или понес ущерб. Пострадавших нет. А дело есть. И приговор есть. А значит, и осадочек в сознании обывателя останется. Ну, не чудесно ли?
И при этом Алексей Навальный не сидит. Нарушает правила домашнего ареста, распиливает браслет, который обязан носить, но все равно не сидит. Как тот чернокожий полицейский в фильме «Животное». Помните, он там заявлял, что политкорректность унижает его еще больше, чем расизм. Он совершал всякие гадости, курил в неположенном месте, а ему не делали даже замечаний. В конце он заявил охотившимся на оборотня охотникам, что он и есть тот самый оборотень, а те вдруг резко заскучали, начали зевать и засобирались домой. Что-то похожее происходит с Навальным. Из серьезного и героического борца с режимом его постепенно превращают в героя кинокомедии. Революционеры начинают думать, что он ставленник режима. Обыватели считают его жуликом и вором. И это даже весьма забавно… Вот только его младший брат сидит по-настоящему.
