Всё как у людей

Моя мама – цветочный фанат. Яростный и неисправимый. Все полки, стеллажи и прочие поверхности в доме заставлены горшками. По стенам вьются плющи и лианы, солнечный свет проникает в окна сквозь какие-то космические бутоны. Меня всегда удивляло, как она это делает. Как получается, что у неё цветут даже кактусы? Что из стыренных в поликлиниках и магазинах хиленьких побегов получаются шикарные фикусы? Мама объясняла, что дело в особенном отношении. Что цветы – как люди. Если любить, уважать и ухаживать, всё будет расти. И надарила мне роз, орхидей и азалий, чтобы я тренировалась.

Видит Бог, я старалась. Отстаивала воду, разводила удобрения и говорила цветам: «Доброе утро». Иногда среди ночи подскакивала и неслась к орхидеям – проверить, не принести ли чего, не дует ли из окна.

Первой умерла роза. Засохла и скрючилась, не оставив мне шанса. Следом завяла герань. Все сто тридцать пять желтых бутонов отлетели в один день, листья опали, стебли отказались принимать воду. А потом перестали цвести орхидеи. Сбросили цветы на подоконник и трагично развернули листья к окну. Я собрала лепестки и похоронила во дворе. И продолжила один-раз-в-двух-недельный полив в надежде на чудо.

«Живы ли мои цветочки?» – спрашивала по телефону мама. «Живы», – отвечала я, в сотый раз безнадежно орошая сухие палки в горшке. А после плакала в жилетку милому: «Почему у меня все умирают?» Милый в меня верил и терпеливо объяснял, что цветочные смерти случайны и от меня независимы. И чтобы доказать, что я могу, приволок однажды каламандин.

Цветок с неоднозначным названием — мандариновое дерево в миниатюре. Ствол, а на нем — шапка из листьев и маленьких мандаринчиков. Красотища и дорого. Я над ним тряслась и не чаяла души. Проходили недели, а он не умирал. И я поверила, что была не виновата в уходе герани и розы. Это погода, обстоятельства, отсутствие рядом настоящей хозяйки. Все что угодно, только не я. Каламандин цвел и плодил новые несъедобные мандарины. Мы уехали на две недели со спокойной душой и оставили дома друга –  поливать и опрыскивать. Друг обещал. И сдержал обещание. Я вернулась и нашла каламандин мертвым. Мандарины ссохлись до горошин, листья пожухли, стебли одеревенели. Друг пожимал плечами. Нецветущие орхидеи хихикали. Я рыдала.

Каламандин забрала мама — в реанимацию.

Я сказала ей, что не верю в исцеление. Потому что поняла цветочную философию: без своих прямых хозяев цветы чахнут. Мачеха никогда не заменит мать. Чужая женщина никогда не станет женой...

Мама сказала: «Не ной. Посмотрим». Каждый два дня я спрашивала её, как дела у мандарина. Она траурно качала головой.

Прошло три недели, и на окне за занавеской зацвел... невзрачный кактус. Мелкие цветочки повылезали отовсюду, превратив его в розовый шар. Мама не верила глазам и ушам. «Чудо! – говорила она. – Вот видишь!»

Цветение кактуса, правда, было чудом. Потому что в его отношении я производила минимум действий. Никаких частых поливов, переживаний и сюси-пуси. Он просто стоял в одиночестве за занавеской и иногда, когда я приоткрывала окно, глотал свежий воздух.

Глядя на розовые цветочки среди колючек, я сделала очередной неоспоримый философский вывод: растения, как люди. Чахнут от чрезмерной заботы и расцветают, если оставить их в покое. 

Этот вывод остался бы со мной, если бы однажды вечером не позвонила мама, месяц трясущаяся над каламандином. «Твой рассадник мандаринов ожил! – торжественно объявила она.  – Появились свежие побеги!»

Я схватилась за голову и решила завести кота.  Раз уж в цветах и людях ничего не понятно, может, хотя бы с ним что-то получится? Но милый решил поставить ещё один эксперимент и подарил мне венерину мухоловку – растение, жрущее мух, комаров и прочих назойливых. Почитав о циничном поведении цветка (мухоловка выделяет вещество, заманивающее мух, и захлопывается, стоит лишь цокотухе присесть на «стебелек»), я подумала, что этот выживет точно. Потому что сволочь. Всё как у людей.