Хотеть не вредно

«Саша, зачем Марьванна подняла вот так руку? Не знаешь? Петя, зачем Марьванна вот так подняла руку? Никита, может, ты скажешь, зачем Марьванна вот так подняла руку? Правильно, затем, чтобы Саша перестал разговаривать и посмотрел на Марьванну…» Марьванна замечательная, она искренне не ненавидит в душе своих первоклашек, чем очень симпатична мне. Но, честное слово, гораздо проще было сказать: «Саша, посмотри на меня».

Я глотаю зевоту.

— Нет-нет, когда вот так поднимают руку, Марьванна слепая и ничего не видит, и Марьванна глухая и не слышит, когда вот так кричат с места, Света, как надо поднимать руку правильно? Нет, не правильно, Ася, как надо понимать руку правильно? Нет, не так! Катя, покажи всем, как надо правильно поднимать руку в классе? Вот, вот так надо поднимать руку правильно!

Моя голова становится совсем свинцовой. Какая разница, как поднимать руку? Зачем ее вообще поднимать? Пусть кричат с места, пусть думают, пусть отвечают, лишь бы не это убаюкивающее втолковывание ненужных, каких-то лишних правил и бессмысленной муштры.

— Макар, спишь там что ли? Просыпайся. Ну да, все хотят спать. Но что делать. Родители твои тоже хотят спать, но они же встали и пошли на работу – хотят они того или не хотят! – невменяемый сонный Макар вяло возражает, что мама осталась дома спать.

Я очень боюсь только одного: что сейчас мой лоб с громким стуком встретится со столешницей парты. Понимаю, что полупроизвольно озвучиваю свои опасения вслух сидящей рядом со мной на открытом уроке мамочке. На ее лице включается выражение удивления, сначала недоумевающего, потом сменяющегося радостным. До этого она сидела за партой с видом человека, активно получающего удовольствие от происходящего. Но обретя во мне неожиданного сообщника, расслабилась: «Я тоже жутко хочу спать. Очень скучно…»

Она рассказывает, что сама учитель начальных классов.

— Я такие уроки проводила! Я была на практике в американской школе. Дети у них сидят командами, по пять-семь человек за столами, поставленными в круг. Им разрешают разговаривать друг с другом, ходить по классу и даже сидеть под партой, если вдруг кому-то зачем-то это нужно… Чтобы им было удобнее. Я тоже старалась, придумывала, чего только не приносила на свои уроки – чтобы поинтереснее было. Но когда за три месяца испытательного срока я получила семь тысяч рублей и поняла, что потратила больше… Я вынуждена была искать другую работу. Хотя нравилось в школе – ужасно! – оживленно шепчет мне моя собеседница.

Теперь она работает консультантом в магазине. Говорит, что ее подруга – воспитательница в детском саду. Обожает детей. Муж зарабатывает и содержит семью, а для подруги сад – это любимое хобби.  Не работа, на которую хочешь, не хочешь – скорее, не хочешь — но идешь, а увлечение, доставляющее удовольствие.

_____________________

Я сама прекрасно понимаю, что не  смогу вспомнить из своей школьной жизни ровным счетом ни одного шокирующего происшествия, которое было бы убедительным аргументом, объясняющим, почему я так искренне, до глубины души, всей своей сущностью не любила школу.

Я не была лидером в классе, но меня никогда и не травили и не подвергали остракизму. Учителя относились ко мне или хорошо, или очень хорошо, и моих способностей никогда никто не отрицал, как раз наоборот, их всячески подчеркивали и поощряли. Только сейчас я могу понять и оценить, каков масштаб всего того, что делал в свое время наш директор школы, великая умница, прекрасный педагог и уважаемый мною человек. Реформатор, он постоянно экспериментировал и внедрял самые разные формы обучения, перетасовывал учащихся то по способностям, то по склонностям к различным сферам знаний, открывал лицейские классы, в которых читали лекции преподаватели различных университетов. В школе работали интересные учителя, яркие личности, из которых врезался в память каждый.

Но почему я готова была прятаться от родителей под столом и в шкафу, и даже часами торчать в зимнем лесу, украдкой выбегать босиком на холодный асфальт, чтобы заболеть, — все, что угодно, лишь бы только не ходить на уроки? И почему в конце каждого августа зарождалось и становилось все более нестерпимым это выкручивающее диафрагму чувство нечеловеческой тоски и отчаяния от собственной беспомощности и неспособности предотвратить неминуемое? Первое сентября.

Это давно забытое ощущение, которое ты с таким облегчением когда-то похоронил, перекрестясь и думая, что навсегда, снова пришлось пережить. Первый раз в первый класс пошел мой старший ребенок…

— Мама, что это? Я не надену это никогда! – слезы шариками ртути катились по щекам дочки, когда она, окунувшись в мрачные недра ателье, увидела стены, от пола до потолка в несколько ярусов увешанные неисчислимым количеством пиджаков, брюк и юбок школьной формы.

Давно забытые темно-коричневый, темно-синий, фиолетовый цвета. Клетка. Плотная грубая ткань. Старомодные белые блузки с жабо и рукавами-фонариками. То есть, школьная форма содержит в себе абсолютно все элементы, каждого из которых достаточно, чтобы я впала в кому от травматического шока на пару дней.

Я прекрасно понимаю, что школьная форма должна быть деловой и строгой, но почему при этом она не может быть хоть немного красивой?

_____________________

— Дорогие первоклассники! Муниципальное образовательное учреждение школа номер тысяча триста тридцать три сердечно приветствует вас! – в это трудно поверить, но соврала я  только насчет номера школы. В остальном я процитировала приветственную речь на линейке директора муниципального образовательного учреждения слово в слово.

— Здравствуй наша школа, здравствуй! Наконец мы подросли, уверяем, не напрасно, к вам учиться мы пришли! – звонко читает мой ребенок в микрофон стихотворение, которое она назвала «лялечным»: от «ляля», что значит «совсем маленький ребенок».

«Лялечная нескладушка», которую, как это ни парадоксально, трудно запомнить именно потому, что она такая простая и совсем ничем не запоминающаяся. Бывают другие стихи, я точно это знаю, про школу тоже. Несколько лет дочка посещает театральную студию, где они разучивают целые поэмы, которые полны чудесных рифм и шуток, по-настоящему смешных даже для взрослых. Почему в школе традиционно любят такие стихи: с минимумом смысла, с максимумом неестественной торжественности?

На крыльце появляется трехглавый дракончик. Он объявляет, что не хочет в школу, потому что не хочется рано вставать, делать домашнее задание и забивать голову ненужной информацией. Вообще-то, это действительно очень серьезные  причины здорово не любить школу. Мне кажется, что домашние задания – это вообще нонсенс, их не должно быть. И информации действительно много ненужной, но это отдельная и огромная тема. А ранние подъемы – это натуральное издевательство. Как же предлагает решить проблемы девочка-собеседница дракоши? Она говорит ему: «Ничего, ты привыкнешь»!

На самом деле, это ведь никому не нравится. Не может нравиться – я никогда не поверю, что все это можно искренне любить. Но все привыкли. Стоит только об этом заговорить, как все начинают махать руками: окстись, это же святое!

_____________________

Пожилая родственница монотонно читает проповедь в комнате.

— Нет слова «хочу», есть слово «надо». Нравится, не нравится, есть слово «надо». Думаешь, мне все нравится? Нет, моя дорогая, мне тоже далеко не все нравится, но я же делаю. Думаешь, маме все нравится? – я слушаю и понимаю, что да, мне все нравится из того, что я делаю. Если мне что-то не нравится, я этого не делаю…

— Я не представляю, что было бы, если бы все делали только то, что им нравится, — развивает повествование родственница и на секунду замолкает, собираясь со своими апокалипсическими мыслями. У меня возникает единственное предположение, как можно закончить начатую ею фразу. Если бы все делали только то, что им нравится, все были бы такими счастливыми!

— Наверное, был бы просто хаос! – предлагает свой сценарий развития событий родственница. – Надо – значит надо!

Я молчу и не возражаю. Хотя – почему надо? Кому и зачем это надо? Сто лет тебе это не надо…

Сегодня интернет трещит от картинок-мотиваторов. Современному человеку так трудно заставить себя что-то сделать. Наверное, просто потому, что единственный способ заставить себя сделать что-то, а уж тем более делать что-либо постоянно и по-настоящему увлеченно и качественно, — это желание. Ты должен этого хотеть. Тебе должно это нравиться. Других способов просто нет. «Хочу!» — такое слово есть, и это прекрасное слово. Одно из моих любимых.

_____________________

Пишу другу, как мне плохо в этом сентябре. Как не могу работать, потому что падаю лицом на клавиатуру. Как могу думать только о том, насколько мне себя жалко. Как я банально постоянно хочу спать. Мой друг как-то признавался, что впервые по-настоящему счастливым он почувствовал себя, когда закончил университет. Когда появилась эта возможность – делать то и так, что и как ты хочешь делать.

И я поняла, что именно мне так не нравилось в школе. Установка на безрадостность. Обязательство делать то, что тебе не нравится, делать это постоянно, и любить это – максимально правдоподобно воодушевленно. Обилие ритуалов, смысла в которых или нет, или он не очевиден.

Друг, сам папа школьника, ответил, что начало сентября ему тоже далось нелегко. «Но ничего, живой», — написал он.

Живой-то живой. Да вот только зачем такая жизнь?

Елена Литвин