«Отречься от власти можно только один раз...» Откровенная исповедь Андрея Нелидова, записанная его адвокатом
«Я решил закончить свою политическую часть жизни и, отказавшись от переезда в Москву для работы в должности руководителя одного из серьезных агентств, понял, что надо потихонечку готовиться к спокойной жизни. До пенсионного возраста оставалось чуть более двух лет, а цели и задачи, которые я ставил перед собой, были выполнены.
«Что ты хочешь?» — спросил меня в конце 2013 года президент, вручив мне на прощание орден «За нашу Победу». Речь, видимо, шла о дальнейшей трудовой деятельности, но, к сожалению, я тогда растерялся, и все, что пришло в голову, это попросить финансирования на окончание погранперехода Сювяоро — Париккала, который был действительно важен для Карелии. Президент улыбнулся и сказал: «Ну что ж, хорошо!» — и, к слову сказать, обещание выполнил.
Я вернулся домой в Карелию, а к этому времени Карелия стала для меня действительно вторым домом, хотя я родился, вырос и работал большую часть жизни в Санкт-Петербурге, и стал готовить себя к нормальной, человеческой жизни на пенсии. Но через два месяца я с ужасом понял, что за почти 40 лет активной, даже бешено активной, трудовой деятельности сначала в бизнесе в 90-х годах, а потом в политике ельцинского периода и последние 10 лет становления партии «Единая Россия» (по иронии судьбы, одним из учредителем которой я являюсь и которая добросовестно меня рекомендовала сначала в сенаторы страны, а потом и поддержала при назначении на должность главы Республики Карелия), я полностью утратил понятие «спокойная жизнь».
Постоянные стрессовые ситуации, ежедневное принятие решений, от которых зависит в значительной степени судьба развития региона и, следовательно, и людей, живущих в нем, стали неотъемлемой частью повседневной жизни. Это как наркотик, к которому ты привык и принимал его каждый день. Думаешь, что это и есть обыкновенная, нормальная жизнь. Но в один день, после отказа от него, начинается ломка. Вот тогда ты и узнаешь, что такое «обыкновенная, нормальная жизнь».
Виной всему, безусловно, гордыня, причем в такой стадии, что ты уже даже не замечаешь за собой, что живешь давно не как «простой и нормальный», а как человек, который изначально «имеет право». А поскольку вокруг тебя на протяжении многих лет находятся люди, которые ежедневно тебя убеждают, поддерживают, хвалят, то нужно иметь сверхмозги, чтобы не верить во все то, что они говорят. Даже не так, ты, в общем-то, все понимаешь и даже снисходительно улыбаешься, думая, что ты все понимаешь. Но эта зараза тщеславия, если она вливается в тебя в течение многих лет, день за днем, час за часом, минута за минутой, все равно, даже при самом скептическом и объективном отношении к самому себе, делает свое дело. И ты никогда не определишь момент, когда ты стал уже другим человеком. Человеком зависимым, зависимым от ежедневного подтверждения всем, что ты действительно человек неординарный. В этом есть и свои плюсы, ведь для того, чтобы это доказать, тебе действительно необходимо все время думать, работать, действовать. Потому что хвалить и уважать тебя будут только тогда, когда у тебя будет что-то получаться, и до тех пор, пока у тебя это что-то получается. Так что гордыня — один из самых тяжких грехов, но зачастую она является двигателем эволюции. Парадокс. Но это так.
В общем, через 3 месяца ломки я был согласен на любую работу. Но понимал, что обратно, высоко в политику, мне дороги нет. Отречься от власти можно только один раз. Сказать, что я зациклился на этой мысли, будет неправильно, но безделье доставало весьма сильно. И тут неожиданно я оказался на случайной встрече в полпредстве с министром культуры, который обсуждал с полпредом вопрос о смене директора музея-заповедника «Кижи».
Вопрос был действительно очень важный, так как «Кижи» являются единственным в Карелии объектом Всемирного наследия, находящимся под охраной ЮНЕСКО и, по мнению министра, которое я полностью разделяю, мог и должен стать локомотивом развития туристической индустрии республики, имеющей самый мощный туристический потенциал в западной части России и в то же самое время — весьма слаборазвитый. Идея создания концепции развития туристического кластера на оси музея-заповедника была очень верной, так как давала достаточно быстрый экономический и политический результат, втягивая в его реализацию большое количество жителей республики, что для Карелии является крайне важным на этом этапе развития. Смею это утверждать и как губернатор, и как доктор экономических наук.
Став невольным свидетелем этого разговора, я понял, что все, чего я хочу, все знания и опыт, которые я приобрел за свою жизнь, те связи и оставшееся уважение в бюрократических структурах власти — это как раз то, что необходимо для реализации этого амбициозного проекта, и это то, что поможет мне вернуться в ту жизнь и снимет с меня абстинентный синдром, который меня к тому времени почти доконал. Я тут же предложил свою кандидатуру на должность директора. Решение было принято тут же, и уже через три дня вышел приказ о моем назначении.
Я был счастлив!
Утром 13 декабря, сняв джинсы и свитер и переодевшись снова в человеческий костюм, повесив на него все свои ордена и медали, я в сопровождении нового главы республики поехал на новое рабочее место. В голове было радостно и легко. Я представлял себе, как мы с сотрудниками музея с первых же дней сядем за разработку новой концепции развития музея, будут жаркие и интересные научные споры, яркие мысли и ученые диспуты, которые должны будут «крестить» научно обоснованную консервативность музея с реалиями современной экономической жизни и теми требованиями, которые предъявляют люди к современному музею.
При подъезде к административному зданию музея нас встретила большая группа людей, около 100 человек, многие из которых держали в руках плакаты. Первой мыслью было, что работники музея вышли на улицу, чтобы радостно встретить своего бывшего главу, а ныне их нового директора. И увидел я, что написано на этих плакатах. От простого и лаконичного «Нелидов, вон из нашей Карелии» до стихов, которые останутся в моей памяти как апофеоз творчества работников культуры: «Самолет летит, колеса вертятся, мы не звали вас, а вы приперлися».
Внутри здания тоже находилась большая группа людей, но уже без плакатов. Заговорили все сразу, постепенно распаляясь. Понять ничего было невозможно, запомнилась только теперь уже бывший директор музея, стоявшая в центре этой группы возбужденных людей и почему-то показывающая мне фигу обеими руками и очень громко что-то кричавшая.
Совершенно обалдев от такого приема в храме культуры, мы с губернатором попробовали выяснить, с чем именно все это связано. Но бессмысленно. Чтобы никто не подумал, что я трус, с высоко поднятой головой, в одиночестве, под крики, я прошел сквозь толпу искать свой кабинет. А что, развернуться и убежать? В общем, в состоянии ступора, близкого к обмороку, я в конце концов сел в кресло и понял, что никакого ученого диспута сегодня не будет.
После четырехчасового размышления я пришел к выводу, что единственный выход из сложившейся ситуации, для того, чтобы сохранить честь и достоинство, — это доказать всем, что я хороший директор. И началась работа.
Сейчас, находясь в тюрьме вот уже почти два года, у меня было время подумать. И я уверенно могу сказать, что это была самая интересная, самая нужная и самая любимая в моей жизни моя работа. С первых же дней объяснил, что первоочередной и важнейшей задачей дальнейшей жизни музея является разработка и утверждение концепции развития музея на ближайшие 10 лет, так как именно утвержденная концепция будет являться дорожной картой работы музея, на финансирование которой в этом случае будут выделяться деньги. Мне удалось найти среди сотрудников музея людей, которых эта идея увлекла, и это было самое главное. Постепенно эта группа достигла 30 человек, а также мы привлекли к этой работе известных ученых-культурологов, которые активно включились в эту работу, для чистоты эксперимента вся группа выехала непосредственно на сам остров и в течение двух недель, живя в автономном режиме и разбившись на подгруппы по направлениям (реставрация, экономика, экскурсионная деятельность и т.д.), в ежедневном режиме проводили 6-8-часовые споры о том, каким они видят будущее.
Эта совместная работа, уединенная жизнь и необходимость для достижения результата сплотиться во имя любимого дела пробили брешь в глухой стене неприязни и дали возможность лучше узнать друг друга, а в качестве побочного эффекта мы получили отличную концепцию развития музея, которую уже через месяц с высокой оценкой защитили на коллегии Министерства культуры. Так первоначальный конфликт, его энергия, желание доказать друг другу свои способности, вылились в итоге в замечательный результат, который ближайшие 10 лет будет определять жизнь музея. Одним из разделов концепции был раздел развития инфраструктуры и входной зоны музея.
Входная зона в музее-заповеднике — это как гардероб в театре. Отсюда посетители начинают осмотр, и это место, которым они заканчивают посещение музея. Это маленькая территория, занимающая не более 1% всей площади музея-заповедника, но в то же время это важная составляющая всей работы музея и, кроме того, существенный источник финансирования его внебюджетной деятельности, доходы от которой могут быть важным дополнительным средством. Понимая это, как и понимая, что от того, какая будет зарплата при новом директоре, так и в значительной степени будет даваться оценка его деятельности коллективом, я с самого начала придавал именно этому разделу большое значение, тем более что мои знания в экономике значительно больше, чем в культурологии, и, безусловно, признавая приоритет культурологов перед экономистами, ввел в штатное расписание должность первого заместителя (фактически обладающего правами директора), ответственного за культурно-историческую часть работы музея, и должность советника директора музея по работе, связанной с развитием инвестиционной деятельности, развитием новой тогда формы государственно-частного партнерства и другими экономическими задачами. На должность первого заместителя я назначил опытного работника, проработавшего в музее более 20 лет — Лугового Дмитрия Дмитриевича, а на должность советника по экономическому развитию музея пригласил своего близкого приятеля — Романова Ивана Николаевича, человека, который к своим 40 годам сумел доказать свою состоятельность как в бизнесе, так и в политике.
Иван являлся одним из самых состоятельных людей в республике и даже был вице-спикером парламента республики в 2011—2012 годах, при этом для всех людей, которые его знали, это был, прежде всего, отзывчивый и самый добрый человек.
Сочетание взвешенного, опытного и консервативного первого зама Лугового и взрывного, эмоционального, но успешного советника Романова должно было дать синергетический эффект.
Задача стояла, не потеряв основного консервативного статуса музея деревянного зодчества XIX века, в то же время дать ему все атрибуты современной жизни. К этому времени у меня возникла огромная проблема, связанная с тем, что в 2014 году (а приступил я к работе в конце 2013 года) музей должен был отпраздновать 300-летие основного экспоната музея — шедевра мирового зодчества храма Преображения Господня, знаменитого храма, сделанного без единого гвоздя, вошедшего в список 10 самых узнаваемых символов России. Были приглашены многочисленные российские и зарубежные высокопоставленные гости, ожидалось прибытие членов императорской семьи Романовых, премьера страны — Дмитрия Медведева. Но принимать их было фактически негде. То есть музей-то под открытым небом был, а места, где можно было бы провести конференцию или сделать доклад, провести банкет, укрыться от дождя, наконец, просто сходить в туалет — фактически не существовало.
Все было весьма убого. Покосившиеся ларьки, построенные 35 лет назад, пивная палатка «Балтика» с надписью «Кафе» и туалет, построенный, по-видимому, тоже в XIX веке, с невыносимым запахом. Укрытия от дождя, где могли бы одновременно спрятаться от непогоды хотя бы 50 человек, вообще не было, а еще не было времени и денег, чтобы все это построить, так как юбилей не перенесешь, денег из казны, если они там не запланированы в 2013 году, не получишь. Ситуация опять была катастрофическая. Я понимал, что провал на юбилее мне уже будет ничем не оправдать, хотя я и не был виноват в этом, так как еще только приступил к работе, а планировать надо было такие мероприятия еще начиная с 2012 года. Но правила игры таковы, что кто директор сегодня, тот за все и отвечает. В общем, нависла угроза, уже второй раз за год, быть уволенным с позором. А когда мне сообщили, что одна зарубежная экскурсантка, совершающая путешествие на первоклассной яхте, посещая наш музей, упала в обморок от запаха в туалете, то первой мыслью было публично отказаться от проведения всех мероприятий, и это означало бы полное поражение. Но, знаете, мы же привыкли, что «русские не сдаются».
В общем-то теперь, спустя три года, я отчетливо понимаю, что это было второе предупреждение за полгода от судьбы, Бога, кармы, называйте, как хотите, о том, что все, вали, Андрей Витальевич, и побыстрее, но гордыня — грех, а грех зачастую сильнее разума, и я решил бороться до последнего. Отношения к тому времени с коллективом почти нормализовались, с некоторыми из сотрудников сложились даже дружеские. Луговой авторитетно и грамотно управлял текущей деятельностью музея, Романов заканчивал бизнес-план экономического развития музея, Галимухаметов — замдиректора по АХЧ — навел чистоту и порядок на острове. Было бедненько, но чистенько. Мне оставалось только дирижировать.
Первое, с чего мы начали, это привели все имеющиеся на острове отхожие места в порядок, сровняв их с землей и установив на их месте современные автономные системы. Как не неприлична эта тема в культуре, но, по словам классика, «именно культура там и начинается». Тут же столкнулись с проблемой, так как сразу две общественные организации обратились с письмом к президенту, требуя провести проверку, дословно: «С какой целью Нелидов поставил на острове новые туалеты?», в дальнейшем давая первое, но, как выяснилось, далеко не последнее в моей жизни, объяснение прокурору, которому администрация президента передала обращение общественности для проверки. На прямой вопрос, с какой целью, я честно ответил, с какой.
Не знаю, какой ответ ушел обратно общественности, но тогда мне было смешно, я еще вообще не понимал той силы, с которой я столкнулся, не понимал всей мощи и значимости в нашей современной право- или кривоохранительной системы, построенной исключительно не на здравом смысле, а на наличии соответствующего заявления, каким бы абсурдным оно ни было.
А до проведения мероприятия оставалось шесть месяцев. Поездка в Минкульт ожидаемо ничего не дала, так как мне и самому было понятно, что, если деньги в бюджете этого года не были заложены, то взять их можно, только у кого-то отобрав. Министр предложил поработать, привлечь деньги инвесторов в рамках государственно-частного партнерства, в то время активно набирающего популярность в Санкт-Петербурге и Казани, суть которого заключалась в том, чтобы разрешить передавать объекты, находящиеся под охраной государства, в аренду бизнесу при условии вложения инвестором средств в их реставрацию и использовании в дальнейшем в соответствии с целями и задачами. Обсудив с коллективом музея на совещании эту идею, и имея утвержденную концепцию, которая давала нам основание и право проводить работы по капитальному ремонту (новое строительство на острове по условиям ЮНЕСКО запрещено), мы объявили открытый конкурс на право аренды старых остатков входной зоны с условием их капитального ремонта, предусматривающего полный снос старых и строительство на их месте, в тех же размерах, новых сооружений (магазин сувениров, два маленьких магазина, кафе, многофункциональный зал ожидания, укрытие от дождя и пост охраны). Из дорогостоящего материала — сухарника, по эскизам, представленным музеем. Условия были действительно очень жесткие, так как все это надо было построить за два месяца, полностью за свой счет, без участия музея в финансировании, и при этом с первого дня аренды выплачивая арендую плату в размере 3,3 миллиона рублей в год — в первый год, 5,5 миллиона — во второй, и около 7 миллионов — в третий и последующие годы. Срок пользования на этих условиях был установлен 5 лет. За это время музей должен был не только получить новую и современную входную зону, но и около 25 000 000 рублей дополнительных внебюджетных поступлений — от арендных платежей. Конкурс был открытым и проводился на официальной электронной площадке правительства РФ. Расчеты показывали, что проект при условии первоначальных вложений около 15 000 000 рублей (приблизительно около 0,5 миллиона долларов на то время) на третий год окупается и в течение оставшихся двух лет дает прибыль в размере 10 000 000 рублей и позволяет выплатить музею его арендные платежи в объеме 25 000 000 рублей. В общем, выгодно, но рискованно. Когда до окончания срока подачи заявок оставалось два дня и было ясно, что навряд ли кто-нибудь в последний момент заявится, я собрал совещание, где оценил работу советника по инвестиционно-экономической деятельности оценкой «неудовлетворительно». На Ивана Романова было жалко смотреть, но и у всех на душе было не лучше. На следующий день Иван пришел ко мне в кабинет и, сказав, что он очень хорошо обдумал сложившуюся ситуацию, предложил вложить в проект свои собственные (или взятые им в долг) средства. Это был выход из ситуации, тем более что это было не чьей-то жертвой, а весьма разумным вложением денег в процесс, которым ты сам же и управляешь, при этом не являясь должностным лицом, имеешь на это законное право. Я обрадовался такому решению, это снимало все проблемы и давало хорошие шансы на успех в дальнейшем развитии процесса. В результате Иван выставил на конкурс подконтрольную ему компанию «ЛВК» и, победив как единственный участник, приступил к реализации условий и с присущей ему энергией начал строительство новой входной зоны.
Работы велись круглосуточно, и вскоре музей увидел новую входную зону. Все поздравили Ивана с победой, но он всем ответил, что это не только его заслуга, а и заслуга инвестора, и, хотя этого инвестора так никто и не видел, и все понимали, что единственным инвестором является сам Романов, просили передать и инвестору слова благодарности. На мой вопрос, зачем он приплел какого-то инвестора, Иван лаконично и со значением ответил: «Деньги любят тишину». В дальнейшем, наблюдая за его коммерческой деятельностью, я понял, зачем нужен еще один инвестор. Если ты хочешь кому-либо отказать, а этот кто-то тебе дорог, то всегда легче сослаться не на свое решение, а на решение инвестора, и тогда вроде бы не обидно и отношения на будущее сохраняются. И таких случаев в дальнейшем оказалось немало. В общем, мы победили! Иван заключил контракты со всеми «старыми» продавцами входной зоны, многие из них даже ради этого зарегистрировали свою деятельность как ИП (ранее торговля велась практически без оформления договоров, и все расчеты между собой были исключительно наличными деньгами), музей стал получать значительно большие доходы от сдачи в аренду новой входной зоны и, самое главное, праздник прошел блестяще, и от урагана, который случился в этот день, люди с улыбками на лице спрятались в новом укрытии, где и продолжалось дальнейшее выступление артистов, приехавших на праздник. Кроме этого, новая входная зона получила диплом 1-й степени за лучшее прочтение, что положило конец научным спорам о том, как обновление повлияет на восприятие объекта, находящегося под охраной ЮНЕСКО. Все были довольны и счастливы. Все, кроме общественников, которые завалили администрацию президента письмами с требованиями все прекратить, а Нелидова снять и посадить, и диплом у музея отобрать.
За первый год работы музей пережил более 10 серьезных проверок всех контролирующих органов, но существенных нарушений не выявилось, и диплом не отобрали, «и все вернуть, как было» не заставили. Казалось, самое трудное позади. Отношения внутри коллектива нормализовались, зарплаты прибавились, я получил премию и благодарность от Министерства культуры. Романов после многочисленных проверок по его коммерческой деятельности в 2014 году был оставлен в покое, Галимухаметов и Луговой получили премии за моим приказом.
В 2015 году Иван стал вести переговоры о заключении новых контрактов с субарендаторами. Одним из которых являлась ИП Астратёнок Т.В., которую я, именно я, на свою голову порекомендовал ему как сильного партнера, которую знал по ее деятельности на острове Валаам и которая занималась продажей сувениров уже более 20 лет. Татьяна благополучно отработала вместе с Иваном 2014 год, причем на вполне понятных и простых условиях: Иван сдавал в субаренду помещения, которые он построил, оформляя часть субаренды договором и безналичными перечислениями средств, которые ему были необходимы для расчетов с музеем, так как музей не принимал наличные деньги от предпринимателей, а оставшуюся часть от общей суммы субаренды получал наличными деньгами, в целях компенсации ранее понесенных расходов, которые он понес при строительстве, рассчитываясь со строителями тоже наличными деньгами, иного способа построить за полтора месяца 6 сооружений, кроме как оплатив их здесь и сразу, не было.
Конечно, я прекрасно знал о том, что часть платежей за субаренду выплачивается наличными деньгами, но по сравнению с тем, как происходили аналогичные взаиморасчеты раньше, это был серьезный прогресс, так как со всеми субарендаторами расчеты велись исключительно и только согласно заключенным договорам, и только с ИП Астратёнок они велись смешанным способом. То есть наличными и безналичными платежами. Более того, взаиморасчеты между двумя коммерческими предприятиями меня как директора не касались, и я не считал, и сейчас не считаю, что это серьезное нарушение закона, так работает почти весь мелкий бизнес. Моего участия как директора не требовалось, никаких действий или бездействий у меня никто не просил, так как таких полномочий, как регулирование коммерческих отношений, у меня как у директора нет.
Все права переданы инвестору сроком на 5 лет, в течение которых влияние директора исключается по закону. В 2015 году Иван Романов и Татьяна Астратёнок решили продолжить свою совместную деятельность, полностью оставшись довольными друг другом и работой в 2014 году. У Татьяны увеличились площади арендуемых ею помещений и, соответственно, выросли платежи Ивану, но при этом оба демонстрировали полное взаимопонимание, общаясь исключительно любезно и называя друг друга только «Ванечка» и «Танечка». И тут грянул гром.
За два дня до открытия сезона (музей открыт только в период навигации, с 15 мая по 15 октября), Ивана арестовали по обвинению в чудовищном преступлении, поверить в которое, зная Ивана, просто невозможно. Ивана обвинили, ни больше ни меньше, в педофилии. Затем стало известно, что речь идет о каких-то связях Ивана с курсантами, которым на момент их взаимоотношений не было 18 лет, все это вызвало у всех, кто хорошо знал Ивана, состояние шока, и была полная уверенность, что это безумная ошибка и что через несколько дней все разъяснится и Ивана отпустят. Это был третий звонок, но я его опять не услышал.
Это событие действительно так потрясло, что я какое-то время просто отказывался думать об этом, сработала защитная реакция мозга, она просто заблокировала мозг от этой информации, ведь Иван был очень близким мне человеком, учил меня и моего ребенка кататься на лыжах, я был знаком с его сыном, отличным парнем, и это был Иван, наш Иван, бесконечно добрый, отзывчивый, чрезмерно эмоциональный, но при этом абсолютно добросовестный человек, душа компании, энергетический мотор новых проектов. Верить в предъявленное обвинение никто не стал, как не верю в него и я до сих пор. Процесс был закрытым, Ивана осудили на 20 лет. Его товарищ, привлеченный по этому же делу, повесился в тюрьме.
Но жизнь продолжалась, надо было принимать решение, как работать во входной зоне в 2015 году. Открывать сезон посещения при закрытой входной зоне было неправильно и невозможно, а кроме Ивана, никто толком не знал о его планах и намерениях. В фирме, через которую он осуществлял взаиморасчеты со строителями и музеем, работал один человек, которого он назначил за две недели до своего ареста, и до этого тот человек работал у него шофером без оформления договора. Отличный парень, но он находился примерно в таком же состоянии, что и все, и всё, что он смог сказать, это то, что все решения и переговоры вел только Иван, а он всегда только четко выполнял его распоряжения и следил за исполнением уже подписанных им же договоров. Недолго думая и ни с кем не посоветовавшись, я принял самое неправильное управленческое решение в моей жизни. На открытом совещании я собрал всех предпринимателей входной зоны и всех руководящих работников музея, где, публично рассказав об аресте Романова, объявил решение о том, что до поступления от него четких и юридически оформленных решений всеми вопросами аренды буду заниматься я сам лично. Для всех тогда это был выход из положения, а я тогда открыл для себя вход в тюрьму.
Но я тогда (да и сейчас) был уверен в правильности принятого мною решения. Я — директор, я — командир, в конце концов, я — Нелидов, и ничто не может мне помешать доказать всем, что я самый лучший директор, самый умный, человек, который даже в безвыходной ситуации найдёт решение и выведет всех на чистую дорогу. И все будут рады, и все будут снова восхищаться и благодарить, и я скромно скажу: «Это просто моя работа»... Артист, идиот, самонадеянный кретин — и это самое ласковое, что я теперь говорю себе в минуты уныния.
Николай подробно рассказал мне о всех договоренностях, которые были у Ивана до его ареста, также он рассказал, что по Астратёнок у Ивана была договоренность об оплате наличными и безналичными платежами и что общая сумма составила 8 000 000 рублей за сезон в 2015 году. Также он был прекрасно осведомлен о том, кому и какие площади должны перейти в субаренду. На том же совещании я представил Николая как нового директора входной зоны, и он объявил, с кем и когда будут заключены официальные договоры. Судя по реакции предпринимателей, именно так, как озвучил Николай, так и договорился с ними Иван. После совещания, когда я выходил из здания администрации, ко мне подошла Татьяна Астратёнок, которая ждала меня на улице, и спросила, кому теперь передавать деньги, о которых они договорились с Иваном, ведь Николай озвучил только сумму по официальному договору — 2,5 миллиона рублей, а общая сумма, о которой они договорились с Иваном за аренду, была 8 миллионов, из которых 5,5 она должна была передать Ивану в течение сезона, как и в 2014 году. Я ответил, что если её устраивают эти условия, о которых она договорилась с Романовым, то деньги она может оставить у меня, а я, в свою очередь, после того, как удастся получить информацию от Ивана, передам их туда, куда он посчитает нужным. Астратёнок спросила, нельзя ли в связи с арестом Ивана как-то уменьшить сумму арендных платежей, на что я ответил, что это без решения Ивана совершенно невозможно, так как он вложил через компанию «ЛВК» более 15 миллионов, и пока ранее вложенные средства не вернёт в «ЛВК», маловероятно, чтобы он согласился вести речь о скидках, так как желающих взять у него в аренду эти помещения было достаточно. Татьяна согласилась со мной и, договорившись встречаться по этому вопросу каждый месяц, как это и предполагалось по её уговору с Иваном, мы расстались. На прощание я попросил Татьяну по этому вопросу сильно не трепать языком, так как, по моему мнению, передача арендных платежей наличными деньгами сверх установленных платежей в договоре является одним из возможных способов ухода от налогов. Таня сделала «огромные глаза» и сказала, что она всё понимает. Однако это не помешало ей в дальнейшем в кругу своих товарищей по работе по секрету объявить всем, что теперь она платит лично Нелидову. Видимо, это значительно поднимало её статус в глазах остальных «матрёшечников». Я знал об этом, но не придавал этому большого значения, так как речь шла всё-таки об арендных платежах как о средстве возврата ранее вложенных инвестиций, которые были вложены на глазах у всех, и требование их возврата является совершенно логичной и очевидной вещью. Своих действий я не скрывал, за деньгами иногда приходил сам в магазин, где мы пили кофе, говорили о бизнесе, и прямо в присутствии продавцов Татьяна передавала мне деньги и неизменно со словами благодарности, при этом прикладывая всегда какой-либо маленький сувенирчик для детей. Кстати, последний раз Татьяна передала мне деньги через моего помощника, уже переписанные сотрудниками правоохранительных служб, в маленькой сумочке, вместе с чудесными вязаными детскими варежками. Удивительная забота, забота о ребенке и сроке папе в одном флаконе.
А пока общественность не дремала. К тому времени количество обращений и, соответственно, проверок уже зашкаливало, в музее было выделено отдельное помещение для работы проверяющих и контролирующих органов, которые сменяли друг друга, вели неустанную работу по проверке всего и вся в связи с обращениями общественников.
Дмитрий Медведев во время своего визита в Карелию вставил в график посещение музея «Кижи». Я обрадовался. На остров премьер прибыл в сопровождении министра культуры, полпреда по СЗФО и губернатора. В ходе осмотра музея я представил Дмитрию Анатольевичу и новую входную зону. В ходе беседы министр культуры сообщил премьер-министру, что в музее «Кижи», впервые для музея и для Карелии, реализована схема государственно-частного партнерства, которое позволило музею, не потратив ни копейки бюджетных средств, получить новый качественный объект инфраструктуры, а также, кроме этого, получить новый источник внебюджетных поступлений, которые значительно экономят государственные деньги, необходимые для содержания музея. Премьер улыбнулся, крепко пожал мне руку и, садясь в вертолет, мне сказал: «Ну что, Андрей Витальевич, помилование тебе вышло». Все радостно заулыбались, и тогда я понял, что премьер приезжал на остров не музей смотреть, а директора снимать, по многочисленным просьбам трудящихся, «общественности», но увидев, что на самом деле работа идет нормально, изменил свое решение.
Через некоторое время после визита премьера один из депутатов Заксобрания Карелии передал мне запись разговора журналиста газеты «Совершенно секретно» с представителем общественности, который, давая интервью, утверждал, что с приходом Нелидова в музей, музей разве что чудом не развалился, что попраны все права ЮНЕСКО, а самое главное — это то, что Нелидов, пользуясь своим служебным положением, осуществляет поборы с предпринимателей, торгующих в «Кижах». Как попала к нему эта запись, рассказать депутат отказался, а запись передал из добрых побуждений, чтобы предупредить о возможных неприятностях, в случае если такая статья окажется в газете. Потрясенный такой наглой ложью, я через два дня в сопровождении службы безопасности музея отправился в Следственный комитет Республики Карелии, где меня любезно принял один из заместителей руководителя Следственного комитета по Республике Карелии, где я предъявил эту запись и спросил, что бы это могло значить. Высокопоставленный чиновник вызвал следователя, мы еще раз прослушали запись, и следователем было высказано мнение, что речь идет о банальном шантаже и что вскоре на меня выйдут какие-нибудь люди с предложением заплатить за то, чтобы это интервью не попало в газету. Что же касается сути разговора, записанного на дискете, мне сказали, что Следком и другие службы внимательно «мониторят» все события, происходящие в музее, знают о таких слухах, но поскольку речь идет о взаиморасчетах двух коммерческих структур, которые в своей деятельности не используют госфинансирование, то не видят в этом большой проблемы. И предложили мне свою помощь в деле выявления настоящих преступников, а именно шантажистов, которые вскоре, по их мнению, выйдут на меня.
В дальнейшем мне была выдана специальная аппаратура, позволяющая записать разговор людей, которые на меня должны выйти, что и позволит нам вывести их на чистую воду. Я как дурак проносил эту аппаратуру две недели, на меня так никто и не вышел. А еще через три недели меня арестовали с предъявлением обвинения в совершении особо тяжкого преступления, а именно — в получении взятки в особо крупном размере, вот так это было.
Через два дня, когда я уже находился в тюрьме, следователь показал мне заявление о преступлении, поступившее от моего близкого друга и соратника Галимухаметова (который тоже, как выяснилось, был арестован и доставлен в СИЗО), в котором он, в принципе хоть и весьма кучеряво, говорит о том, что знал, что предприниматель Астратёнок передает арендные платежи наличными деньгами Нелидову, и просит возбудить против Нелидова уголовное дело; затем заявление самой Астратёнок, в котором она, опять же, достаточно правдиво пишет, что в течение 2015 года передавала денежные вознаграждения за арендную плату директору Нелидову, несмотря на то, что никто из заявителей ни о какой взятке не заявлял.
Тем не менее суд Карелии посчитал сам факт наличия переданных денег достаточным основанием для избрания меры пресечения в виде содержания под стражей, «так как в прошлом Нелидов занимал высокие госдолжности, награжден орденами и медалями, а значит, имеет авторитет и может оказать влияние, находясь на свободе, на действующих чиновников с целью осложнить и препятствовать объективному судебному расследованию». Так все мои заслуги, которыми я тщеславно очень гордился, стали отягчающим обстоятельством и причиной необходимости содержать меня в клетке. Бред? Нет, — реальная жизнь. Россия XXI века. И это мнение не одного какого-то судьи. За почти два года пребывания в тюрьме мера пресечения мне продлевалась шесть раз, и каждый раз я подавал апелляцию, вплоть до Верховного суда РФ. И все 12 судей по очереди подтверждали, что основания крайне серьезны и обоснованны, и оставляли меру пресечения без изменения.
В тюрьме я стал инвалидом III группы, и 4 раза был помещен в тюремную больницу вследствие развития сахарного диабета. Стало очень страшно. Безусловно, во всей этой ситуации виноват только я сам, неуемное тщеславие и гордыня делали свое дело, нельзя было бесконечно «дразнить гусей» и, будучи убежденным в своей правоте, надо, конечно, было реально оценивать всю окружающую ситуацию и то, что ты давно уже никакой не губернатор, а всего лишь директор музея, и что тебе уже 59 лет и ты ушел давно из политики, и поэтому ты «не член команды», и ждать помощи, если придет беда, неоткуда. И что ты лакомый кусок в деле борьбы с коррупцией, все это надо было учитывать, но не учел.
Самое интересное, что в этом деле нет какого-либо конкретного врага.
Тем не менее, господин чиновник, если к вам сегодня вечером постучит в дверь почтальон и попросит передать пенсию вашему соседу, который находится в больнице, не отказывайте ему в этом, ведь ваш сосед ждет эти деньги, и они очень нужны ему».
