Страсти по «совку»: стоит ли скучать по жизни в СССР?

В последнее время многими людьми почему-то овладела тоска по советским временам. Видимо, на фоне нестабильности нынешней экономики, прыгающего курса евро и доллара и дорожающих продуктов у них в голове что-то такое произошло, что их потянуло в прошлое. Мол, вот при советской власти такого бы не случилось.  Кто-то сам жил в те годы, другие слыхали про них от родственников и знакомых. У каждого человека — свои воспоминания о «совке».  И у меня они тоже есть. И не могу сказать, что они такие уж безоблачные. Предлагаю вам небольшие «зарисовки с натуры». Чтобы все вспомнили, как это было на самом деле. Или вдруг я что-то забыла? 

Про продукты

На пороге — улыбающийся папа. В одной его руке банка горошка, в другой — майонез.

— Зашел в магазин, а там как раз выбросили на прилавок! Пригодится на Новый год для оливье.

Ремарка: на дворе август.

Играю в казаки-разбойники вместе с другими детьми. Я охвачена азартом, я в другом, ярком и интересном мире. И тут меня зовет мама:

— Давай скорее сюда! С торца гастронома ряпушку продают. Килограмм в одни руки. Бабушка уже там.

«Да пропади пропадом эта ряпушка!» — с досадой думаю я, но, будучи послушной дочерью, уныло плетусь за мамой и в течение двух часов созерцаю спины чужих дядек и теток, мечтая о том, как бы поскорее вернуться к своим детским делам.

Другая очередь — за колбасой. Люди в хвосте волнуются.

— Говорят, трехрублевая заканчивается! Осталась по два двадцать.

Минут через пятнадцать:

— По рубль восемьдесят только. Хоть бы хватило. Но вроде конской много.

«Конская! Только не это!» — я в ужасе закатываю глаза, вспоминая, как в последний раз давилась отвратительной колбасой, а мой переживший войну папа назидательно говорил, что нельзя оставлять еду на тарелке.

— А я слышал, будто за границей на витрине по сорок сортов колбасы лежит, — замечает кто-то. — И пакеты полиэтиленовые дают на выходе.

— Да вроде и у нас есть специальные магазины для партработников! — негромко добавляет другой.

«То ли врут, то ли с ума сошли», — говорю себе я, ибо до таких пределов моя фантазия не простирается.

Про идеи

Прием в комсомол. В моих руках комсомольский устав и тетрадка, на обложке которой выведено «Личный комплексный план участника Ленинского зачета». Из книжицы я никак не могу запомнить определение демократического централизма, а тетрадка почти пуста, поскольку подобный план мне и на фиг не нужен, да и что там писать, я толком не знаю.

Глядя на лица членов приемной комиссии, задаю себе вопрос: «Им это в самом деле надо?!» К счастью, меня спрашивают, как я учусь. Я утаиваю тройку по математике, но признаюсь, что слаба по физре. Мне строго напоминают о том, что комсомолка должна заниматься спортом, и зачисляют в ряды ВЛКСМ.

«Отделалась!» — радуюсь я, выйдя из кабинета и обмахиваясь уставом, который больше никогда в жизни не открою.

Я не умею надевать противогаз. Ни на «пораженного», ни на себя. Я вся красная и в мыле, а измученный «пораженный» истерически хохочет. Обозленный военрук обращается к классу:

— Посмотрите на эту девушку! Она будет первой, кто погибнет при химической атаке, когда на нас нападут враги.

Я вся сжимаюсь. Мне не хочется погибать при химической атаке, тем более первой. Уж лучше застрелиться из автомата Калашникова, который у меня тоже никак не получается ни разобрать, ни собрать.

Признанный юморист нашего класса Петька Котомкин приходит в школу с повязкой на рукаве, где написано «полицай», и на перемене гоняется за одноклассниками с криками «Арбайтен, швайне!» Все помирают со смеху, но спустя несколько дней состоится внеочередное собрание, на котором Петьку грозят выгнать из комсомола, потому что на него кто-то настучал.

Лица двух наших комсомольских активисток пылают от праведного гнева, а стоящий перед всем классом Котомкин готов провалиться сквозь землю. Мне жалко Петьку, потому что он хороший парень. Другие тоже это знают, потому ценой невероятных усилий ему удается убедить собравшихся в том, что он не имел намерений оскорблять чувства нашего народа, а просто неудачно пошутил.

Про книги и про любовь

Я плачу над книгой «Хижина дяди Тома» и понимаю, что никогда не стану презирать людей за то, что они бедны, а уж тем более имеют другой цвет кожи. Да и вообще буду всех любить, потому что ни один человек не виноват в своих недостатках или болезнях и рожденные на этой земле люди — братья.

Мама приходит с работы довольная.

— Выиграла две подписки на собрание сочинений, Гюго и Драйзера.

Я в восторге, потому что люблю читать, а книги достать очень трудно. Оба автора прочитываются взахлеб, а тем временем мамин начальник, жена которого работает заведующей библиотечным коллектором, дарит маме еще три книги, ставшие любимыми произведениями моей юности: «Ниссо» П. Лукницкого, «Последняя любовь поэта» Н. Раевского и «Таис Афинская» И. Ефремова. Наряду с повестью С. Кинга «Туман», каким-то неведомым образом просочившейся в журнал «Техника молодежи» через барьер под названием «это не наше».

Я иду на первое свидание. Зима. На мне сапоги «прощай, молодость», тяжелая и длинная искусственная шуба и вязаная шапка. И — увы! — ничего, купленного «по блату». Мне неловко, но мой кавалер одет не лучше, и нам интересно поговорить про книги, обсудить фильм «Викинги», который я смотрела три раза, а он — пять, и поесть вкусного мороженого в кафе «Пингвин» на улице Горького. Недаром нам внушают, что главное в человеке не окружающие его вещи, а красота души!

Про светлое будущее

КПСС выпускает «Продовольственную программу». Учительница истории объясняет нам ее суть:

— Понимаете, почему не хватает продуктов, почему не хватает всего? Потому что люди берут себе не по потребностям, а стараются нахапать побольше. Кто-то вообще собак и кошек кормит колбасой! Если все научатся экономить, тогда заживем по-другому. Из-за народной несознательности и жадности мы до сих пор не построили коммунизм.

Пытаюсь сложить из сказанного «два и два», но у меня все равно не выходит «четыре».

Я в совхозе, на картошке. Условия жизни впечатляют. Воду набираем из маленького грязного озера. Кормят макаронами с килькой в томате. Носки толком высушить негде. В баню не водят. В поле надо выполнить норму, иначе последует общественное порицание.

Кто-то не выдерживает:

— Мы что, в концлагере? Неужели нельзя было нормально принять студентов! В конце концов мы собираем урожай для нашей республики!

И получает ответ:

— А чем вы заслужили право на лучшее? Бывает, люди и похуже живут. Войны нет — и то хорошо. Надо работать, терпеть и верить. Иначе мы никогда не построим светлое будущее.

А вы что помните из советских времен? И хотели бы что-то из этих воспоминаний вернуть?

Лариса Борисова