Антон Беляев так и не придумал отмазку, почему не хочет петь на русском языке
Один из самых ярких участников прошлого проекта «Голос» Антон Беляев о «Голосе» как раз говорить не любит. Это, пожалуй, была одна из тех закономерных случайностей, которые уже не раз происходили в жизни невероятно профессионального и, безусловно, талантливого музыканта. О них мы и поговорили. А еще о музыке и математике, старых фотографиях, хирургическом взгляде на музыку через лупу и о бессмысленности попыток найти зубную щетку на прилавке с сыром. Вчера Антон Беляев и группа TherrMaitz дали концерт в клубе Amsterdam. Читаем интервью с Антоном.
– Антон, в детстве мама вам сказала, что если уж что-то выбираешь (занятия музыкой, например), то надо двигаться до конца. Эта установка так и осталась на всю жизнь?
– Похоже, что да – это оставило свой отпечаток, и вот я мучаюсь теперь… (смеется).
– То есть вы упрямый человек?
– Ну… в какой-то степени. Упрямство, знаете, такая формулировка… Мне кажется, сродни глупости иногда, и я надеюсь, что так все же не выгляжу.
– Но в музыке вы совершенно точно дотошный человек.
– Есть такое, да.
– А еще вы говорили, что жутко ленивы…
– И это есть – что уж…
– Как же это в вас сочетается?
– Это странная такая штука… Когда я в процессе написания какого-нибудь трека, то я прямо трудоголик – могу сутками сидеть, спать три часа и продолжать работать. Что касается всего остального – вещи в нужное место положить, вынести мусор, сходить в магазин – это целая история.
– В одном из интервью вы признались, что не любите слушать музыку…
– Я люблю слушать музыку, но перестал ее слушать, потому что это моя работа. То есть я получаю удовольствие по-прежнему, но не от такого количества песен, как, наверное, многие другие. Просто у меня не отключается аналитический режим – это на самом деле горе, потому что получается, что самая главная вещь в моей жизни перестала приносить такое… простое удовольствие. Мне интересно, но я начинаю работать сразу – думать, а как они это писали, что использовали, у меня сразу перед глазами если не нотный стан, то первое окно моей программы, в которой я пишу музыку. В общем, много информации лишней, которая абсолютно не нужна для того, чтобы наслаждаться музыкой.
– Музыка, по-вашему, сродни математике?
– В музыке есть основа, которая сродни математике – это не сама музыка, а знания о ней. Эти знания систематизированы математически, но это не имеет ничего общего с эмоциями, которые и вносят в любое искусство отличие от серьезных математических наук. Эти эмоциональные допущения и играют важнейшую роль. То есть математика – это фундамент, можно понимать, находиться и перемещаться в музыкальных формулах, но они не работают, если нет эмоций.
– Вы говорили, что ваша собственная уже доделанная музыка для вас – как старая фотография, где нелепый подросток в смешной одежде и со странной прической.
– Ну да – эти прически 80-х и 90-х годов, нелепые бесформенные штаны… А через 10 лет будет странно смотреть на штаны сегодняшнего дня. Я не знаю, насколько это обоснованное отношение, но у меня такое.
– Вот совсем не любите рассматривать старые фотографии?
– Ну, нет – я люблю свои детские фотографии иногда глянуть. Мне мама сделала такой подарок на тридцатилетие – отсканировала фотографии из старых альбомов, и я гордо их вывесил в Facebook (Организация, деятельность которой признана экстремистской на территории Российской Федерации) и в «ВКонтакте», они мне нравятся. Но, например, фотографии, где мне 16 лет – они довольно странные.
– Прежде вы говорили, что пока не придумали отмазку, почему не будете петь на русском языке. Теперь придумали?
– На самом деле я не придумывал никакой отмазки, просто пока с русским языком не очень получается. Если возникнет песня, которая ляжет в мою музыкальную формулу, я думаю, что мы ее споем. Одна такая история уже случилась с песней Леонида Агутина, и это не стыдная песня. Это вопрос адаптации – у нас есть какой-то свой музыкальный вкус и так сложилось, что тот штамп восприятия русской эстрады никак с нами не вяжется. Ну, маловероятно, что я буду петь романс или, например, песню, какую могут себе позволить спеть «Звери» — я себе не смогу позволить. Это как в ресторан вы приходите, и там есть совершенно определенное меню – ну, нет в нем пельменей и салатика с вареной колбасой. Где-то все это есть и где-то все это уместно, и я тоже хожу в такие рестораны, но есть рестораны другой кухни – например, китайской или какой-нибудь высокой. Я считаю, что это правильно, потому что это как полка в магазине – ты же не идешь искать зубную щетку на полке с сыром, ее там нет. Все очень просто.
– Вы часто говорите про случайности – одно случайно получилось, другое тоже случайно, группа случайно была названа…
– Да-да, это все верно, но я, в общем-то, уже концепцию происходящего понял немножко. Это вопрос подготовленности к случайностям. Есть вещи, которые мы не контролируем и которые не зависят от нас, и даже адское трудолюбие и упорство не приносят плодов. Но когда человек просто ждет, что что-то случится, лежа на диване с пивом, то когда это происходит, он зачастую не готов. Тут важно быть готовым к этим случайностям и цепляться за них – вот и все. У меня интуиция какая-то присутствует – я, правда, не проверял в азартных играх, лишь пару раз играл в лотерею, и мне не везло. И на улице я никогда не находил деньги, но по жизни мне, похоже, везет. На людей встречающихся везет. Это не такое везение, когда вдруг упал на меня золотой слиток или вдруг я стал президентом – более простое и спокойное, но везение.
– То есть вы верите в судьбу, в случайности...
– Мне кажется, что мы сами создаем их какими-то предыдущими, возможно, действиями. Это, знаете, разговор на книгу, а не на статью – серьезные вещи, в общем-то, которые я не до конца понимаю, и точек зрения на этот счет, наверняка, очень много, но мне кажется, что мы и формируем сами «случайности», что-то происходит совершенно непонятно почему. Хотя… зря, в общем, мы заговорили об этом (смеется). Я просто пытаюсь сейчас просчитать и мне кажется, что все случайности, которые произошли со мной, они, в общем-то, были мной же где-то подготовлены, я стремился к этим случайностям. С другой стороны мне приятно думать, что это случайности, потому что не хочется, чтобы все в жизни было добыто потом и кровью – хочется, чтобы хорошее просто так происходило с тобой.
– Ну, наверное, знакомство с женой в магазине – это-то уж точно та самая случайность?
– Ну, да… Но как бы это опять же ситуация, к которой я шел, она тоже запрограммирована и моим поведением в том числе. Или поведением жены – мы в похожих ситуациях были на момент встречи.
– Расскажите про новый альбом – он уже записан?
– Он записан, но не сведен – мы в кризисе, конечно, находимся, и это крайне неприятный вопрос для меня. Мне не хочется людей обманывать и водить их за нос, поэтому вынужден честно сказать, что я не понимаю, когда мы доделаем альбом. Это, наверное, самая трудная часть того, что с нами сейчас происходит, потому что тут вразрез пошли опять случайности. Любой музыкант ждет, когда с ним случится этот доступ к публике. Слава богу, с нами это произошло, мы рады, но с другой стороны это перекрыло возможность заниматься тем, чем мы так любим заниматься помимо сцены – делать музыку. Для того чтобы делать что-то хорошо, важно на этом концентрироваться – в противном случае все получается поверхностно, соответственно, не оставляет следа. Я не могу позволить себе выпустить поверхностную пластинку просто из песен, которые я пою на сцене – как-то их сделать, дескать, их же знают все равно. Тут как раз моя скрупулезность делает подножку серьезную – я должен понимать каждый миллиметр записанного и сделать все как можно лучше. В условиях, в которых мы существуем здесь в России, это непросто. Я не могу, к сожалению, отдать все какому-то маститому человеку и сказать: вот, чувак, мы все записали, сделай эту запись прекрасной. Не сделают этого без меня, нет таких опций у нас, мы должны все делать сами, а это сейчас очень сложно.
– Вы профессионально вообще мало кому доверяете?
– Я бы не сказал. В первую очередь доверяю всем людям, с которыми я работаю. Тут как бы… На сцене момент творческий, он сиюминутный – сцена многое позволяет. Запись — это совсем другая история, она останется навсегда, это такой хирургический взгляд на музыку через лупу. То есть это фотография – то, о чем мы говорили. Если мы сделаем тяп-ляп в штанах «Адидас», которые сегодня модны, то фотография потеряет свою ценность очень скоро и будет просто смешной. А если мы попадем в студию, наденем какие-то нейтральные черно-белые вещи, но в то же время качественные и с лоском, то, наверное, фотография проживет подольше. В общем, на «Полароид» не получится все это щелкать.
– У вас плотный гастрольный график. Не устали?
– Да, плотный, да, устали. Но… повезло – терпи.
Выражаем благодарность концертному агентству «ART-Престиж» за помощь в подготовке интервью.
