Интервью

Известный карельский этнограф Константин Логинов: колдун или ученый?

Ученый или маг? «Однозначно ученый», – говорит кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института языка, литературы и истории КарНЦ РАН Константин Логинов. Но вне научного мира Константина Кузьмича чаще называют колдуном… Об истории и магии, инопланетянах и японках – в интервью с ученым «вымирающей» науки – этнографии.

Ученый, который многое узнал

Константин Кузьмич проводит длинными коридорами Академии наук, открывает передо мной двери и вспоминает историю, как во время аспирантуры попал в неловкую ситуацию.

– Я знал, что перед японками не принято открывать дверь, в их культуре это считается, скажем так, выражением определенного желания… Но думаешь одно, а делаешь, как привык, и я открыл дверь перед японкой. А она высокая, мощная такая – на полголовы выше меня, я щенком себя чувствовал рядом с ней. И она так на меня глянула… А потом, когда уезжала, дарила всем янтарь – видимо, где-то в Прибалтике еще побывала. Так вот всем по камушку, а мне полстакана насыпала.

– Получается, что вы все-таки комплимент сделали?

– Получается так.

– У вас отдел этнографии?

– У нас сектор этнологии. Был сектор этнографии, но не выдержал наш заведующий, сказав: я этнолог, а работаю в секторе этнографии – это неправильно.

– А в чем здесь принципиальная разница?

– Есть разница. Великий ученый Рыбаков еще в 60-е годы сказал, что этнографическая льдинка, увы, истончается и тает. И то, что от нее осталось – это уже этнология, которая изучает этническое в окружающем мире. А этнография изучала (и по-прежнему изучает, но уже в основном на материалах прошлых) культуру, быт и обычаи народа.

– Вы этнолог или этнограф?

– Однозначно этнограф. И я такой исследователь, который, описывая прошлое, всегда доводит до настоящего. То есть если я явление какое-то поймал, зацепил, то обязательно скажу, чем оно было, как развивалось и чем является сейчас, если сохранилось. Или как умерло. Любое явление надо принимать в динамике, иначе не интересно. Многознание не есть мудрость – я и студентов своих учу в первую очередь понимать. Особенно когда читаешь им что-нибудь о магии – я им говорю: есть магическое мышление, как только вы поймете, погрузитесь в него, любая вещь становится понятной.

– Да, мне сказали, что вы колдун.

– Это неправда. Я – ученый, который многое узнал благодаря своей работе. А колдун – это человек, который прошел обряд посвящения в колдуны и работает с духами, пребывающими в инферно. Это очень глубокие подземные слои. Ведун работает с духами воды, земли, леса, огня, то есть с тем слоем, в котором мы находимся. А колдун – это очень нехорошо. Тут, знаете, очевидно незнание или непонимание людей. Вот бабушка рассказывает: «Ой, такая колдунья была, такая колдунья… но, правда, все только на хорошее делала». Какая ж это колдунья? Понятно, что речь идет о знахарке. Надо различать эти понятия.

– А ведьмы как же? Говорят, есть светлые, есть черные…

– Ну, как-то я в светлых ведьм не очень верю. Хотя есть у меня, скажем так, подруги-ведьмы, но они как раз относятся к категории прирожденных ведьм. Они не могут делать зла – одна мне объясняла, что если сделает хотя бы любовный приговор, то есть пойдет против чьей-то воли, то ее детям и следующим поколениям будет плохо. Но это рассказы. Вы же понимаете – я ученый и не могу ничего утверждать там, где эксперимент не проведешь.

Магия

– Как вы сами пришли в магию? Через легенды, рассказы, сказки?

– Нет, это было не так. Когда я был маленьким, мама работала в редакции журналистом, и ее чуть из партии не выгнали, когда бабушка тайком окрестила моего старшего брата. И тогда мама из меня такого атеиста сделала, что я, будучи старшеклассником, в средней школе читал атеистические лекции и получал от этого большое удовольствие. Но, понимаете, научное знание, получаемое из книг, не воспитывает, ментальность не меняет. Я долго был октябренком, пионером, комсомольцем, членом партии, а когда стал этнографом и начал ездить в деревни, то там все стало видно. Я ведь могу рассказывать все что угодно, что для вас, что для студентов, но когда видишь, что человек, не благословясь, ничего не делает (даже на лавочку не садится), начинаешь многое понимать по-другому. А потом стали просить о помощи – дескать, ты же ездишь, знаешь людей, видишь, что и как они делают, давай просто попробуем: а вдруг? Я пробую делать то, что делали в деревнях, и с ужасом вижу – помогает!

– Почему с ужасом?

– Ну не с ужасом… с изумлением, наверное – не знаю, как это назвать. Полный ступор – это да. Вроде всего-то прошелся в нужное время в нужном месте, сказал нужные слова – и видишь результат.

– Вы почувствовали какие-то силы?

– Я однажды посмотрел по телевизору передачу про местных лозоходцев – радиэстезистами их называют. Посмотрел, взял проволочку, согнул, посмотрел – все показывает. Сейчас в Петрозаводске радиэстезистов моего уровня и нет, наверное. Хотя в Карелии очень у многих есть способности к этому: помните, на гербе Олонецкой губернии внизу две лозы? Так искали полезные ископаемые, и эти способности для местных – почти норма. Диагностику я провожу безошибочно, но очень многие вещи, которые делает любая целительница в Петрозаводске, делать не могу.

– А у нас много, скажем так, специалистов в области магии?

– Ну, человек 30-40 в Петрозаводске и ближайших пригородах. Многие ведь не дают объявления, а так, потихонечку лечат. Причем среди последних есть люди, которым не следовало бы этим заниматься, потому что они работают по черной книге. Они, конечно, добро делают, но и зло тоже.

– Действительно есть черные книги?

– Чернокнижие – вообще особенность Русского Севера, и Карелии в частности. В чернокнижии силы вызываются чтением текста – если хочешь совершить зло, ты читаешь текст, написанный черными буквами; если хочешь вернуть ситуацию к изначальной – красными. Но черных текстов больше – я держал книгу в руках.

– Страшные вещи вы рассказываете…

– Я тогда не понимал, что это такое. Подержал, посмотрел, в том числе и заговоры нынешнего хозяина на вепсском языке, написанные на бумаге для раскройки почему-то. Хозяин этой книгой редко пользовался – предпочитал свои заговоры, но его все равно называли «нойда», а это… Ну вот если у вепса спрашиваешь: «Ты колдун?» – он соглашается. Начинаешь с ним работать, расспрашивать, собирать информацию, и стоит только его назвать «нойда» – он тут же оскорбляется: «Что я тебе плохого сделал?» А «нойда» в переводе с вепсского и есть «колдун». Вот такие странности.

– А кто может защитить от магии или разрушить что-то злое?

– Священники. Но в народе принято идти к тем же специалистам в области магии, к экстрасенсам, и только потом в церковь. А у священников большие способности к ликвидации зла, накопленные тысячелетиями.

НЛО

– Почему вы выбрали этнографию?

– Тоже почти мистическая история. Я в детстве, как многие дети, говорил, что буду капитаном дальнего плавания. До четвертого класса учился на одни «пятерки», в пятом появились «тройки», в шестом их уже стало много. И в 1967 году, как раз перед 7-м классом, над моим родным городом Вытегрой завис НЛО – долго висел, весь город видел, и писали об этом много. А матери приснился сон, что я ночью встал и босиком побежал к НЛО. Мне сбросили лесенку, как из вертолета – веревочную, и я по ней полез. А кто-то внизу говорит: «Смотрите, смотрите, куда Логинов полез». Примерно через неделю я пошел в библиотеку, взял книгу Николая Николаевича Чебоксарова «Что такое этнография», прочитал ее и понял, что хочу быть этнографом, снова стал учиться на «четверки» и «пятерки», и с тех пор вся моя жизнь связана с этнографией.

– Почему после блестящего окончания ЛГУ вы не остались в Питере, а приехали в Карелию?

– Я приехал сюда и увидел то, что хотел увидеть. Проезжаешь 4-5 остановок на автобусе, выходишь с корзинкой – и вот тебе белые грибы. Надул лодку, вышел в озеро напротив Академии наук – и утром килограмма три окушков. В общем, все то же самое, что и в провинции, только плюс асфальт, цивилизация и, конечно, работа – Академия наук.

– С супругой как познакомились?

– На танцах. Я ей сказал, что я этнограф, она поддержала разговор, и этого было достаточно. Правда, я ее немножко напугал, когда провожал в первый вечер. Рассказывал ей про царицу Цы Си, которая правила Китаем, и она решила, что у меня не все дома. А там очень интересные вещи, и жизнь этой царицы похожа на приключенческий роман, да и обычаи, которые при дворе царили, очень отличаются от того, что может себе придумать человек здесь, в России.

– Сын не пошел по вашим стопам?

– Нет, он физик-теоретик. Один раз поехал со мной в экспедицию и понял, что не может войти в чужой дом и сказать: «Здравствуйте, можно с вами поговорить о том, как вы раньше жили?» Я долгое время работал с японкой – она тоже не могла зайти, стояла у калитки и спрашивала, можно ли войти. Если уж идешь, то открой калитку, дверь и покричи в доме. В общем, я и ее, и сына в дома заводил. Хотя сын записал очень интересные вещи. Помню, я так радовался… Меня занимал такой вопрос: человек рождается в «рубашке», понятно, что ее сохраняли, но где? Ведь когда мама шла покупать что-то, то брала эту «рубашку» с собой, а где она хранилась? И мой сын принес ответ: в Библии хранили. За иконами нельзя было (хотя за иконами тоже много всего хранилось), а вот в Библии – уже можно.

Север

– Вы говорите, что есть ведьмы, колдуны, экстрасенсы…

– Давайте так: есть люди, которые считают себя колдунами, ведьмами, экстрасенсами, а как есть на самом деле – я не знаю.

– Но вы признаете, что у вас есть способности – как это объяснить с научной точки зрения?

– Уже давно известно, что человеческий мозг почти не изучен, поэтому, может, это не магия, а наш мозг все создает. Ведь электрический потенциал мозга больше, чем у Днепропетровской ГЭС. Каждая клеточка имеет крохотный заряд, но когда умножаешь на пять миллиардов, получается ДнепроГЭС в голове у каждого из нас. Я своим студентам говорю, что мир устроен гораздо сложнее, чем нам кажется. Если вы не видите ауру человека – не значит, что ее нет.

– Никогда не думали заняться художественной литературой с вашими-то знаниями?

– У меня есть одна публикация в журнале «Север» о встрече с домовыми духами. Называется «Совещание в Пургино» – это деревня, самая высокая точка Заонежья. Мне пришлось ночевать там, и я увидел сущность, которая нигде не описана на русском языке. Ну и заодно описал всех, о которых мне рассказывали. По-моему, неплохо получилось. Но это было давно. Сейчас мне просто некогда – работаю на четырех работах. У нас власть как решила: хочешь заработать – надо больше работать. Вот и работаем. Я ведь и в экспедиции езжу за свой счет.

– Как это?

– Очень просто: на своей машине жгу свой бензин. В советское время я знал, что каждый год мне дадут экспедицию минимум на месяц. Сейчас надо исписать горы бумаги, чтобы кому-то доказать, что мне нужно здесь, в провинции, – принципиально не хочу с этим связываться. Мне проще потратить свои деньги на науку. Вот недавно нашел исполнительницу – не Федосова, но приближается к ней. У нее феноменальная память – она вспомнила и записала все причитания, которые произносила когда-то. У нее только колыбельных две тетрадки. Я не фольклорист, но когда встречаются такие люди – это, конечно, интересно.

– Скажите, а Карелия, с точки зрения этнографа, имеет какие-то характерные отличия?

– Наш Север резко выделяется среди тех территорий, где живут хлебопашеством. Если взять поморов, то там вообще все другое. Там часто даже земледелия не было. Вот надо им на промысел – взяли лодку, погрузили продукты, снаряжение, лодку поставили на льдину, сели – и ждут бури, когда она оторвет льдину с лодкой и унесет в открытое море. Нормальный крестьянин сядет на льдину и будет ждать, пока его унесет в открытое море? Конечно, нет, это надо быть помором. И хозяйственная, рыболовная магия очень отличаются. Где-нибудь под Новгородом попробуйте записать что-нибудь о водяных – ничего, скорее всего, не получится. Они все время выращивали хлеб, и о домовых вспомнят, если достаточно стары, а о водяных – нет. Наши же тысячи рассказов помнят и о водяных, и о том, как утопленника искали, и о поводах, с которыми обращались к водяным.

– Как этнограф где бы вы хотели побывать? Вам все дадут – деньги, самолеты, куда поехали бы?

– Даже не знаю… Если реально подходить, то сейчас стариков, которые бы все помнили, не осталось почти. В России, пожалуй, не осталось таких мест. А за пределами России меня никто не поймет – ну как я задам вопрос тибетскому монаху? Переводчики – не самый хороший вариант, надо быть носителем языка. Вообще этнографы – вымирающий ученый люд, так что я – динозавр. И очень хочу, чтобы на мое место пришел новый человек, но никак не могу найти себе замену.

– Со студентами вам нравится работать?

– Да. Это же очень здорово, когда в научные работы и к студентам попадает информация, которую раньше никто в мире не знал. А тут она вошла в копилку общей памяти человечества. Это здорово и это то, ради чего я работаю, то, что греет.

 

Срочные новости в нашем Telegram