Интервью

Сын Ходорковского (Физлицо, выполняющее функции иностранного агента): «Я благодарен, что отец находится именно у вас, в Карелии»

Павел, сын знаменитого «карельского сидельца» Михаила Ходорковского (Физлицо, выполняющее функции иностранного агента), побеседовал с «Губернiей Daily» через Skype. Он уже давно живет за границей и не появлялся в России с самого ареста отца (бывшего главу ЮКОС задержали утром 25 октября 2003 года на борту самолета в Новосибирском аэропорту «Толмачево»). Поскольку при наличии веб-камеры Skype позволяет не только общаться через Интернет, но и видеть собеседника, от нашего внимания не ускользнуло: улыбчивый 27-летний парень сидел на фоне многочисленных формул.

– Павел, чем вы занимаетесь в Нью-Йорке?

– У меня две профессии. Во-первых, я технолог, основал компанию, производящую электрические счетчики, которые подключаются к Интернету и показывают, как электричество используется на уровне отдельных электроцепей в коммерческих зданиях. Сейчас я как раз в своем офисе. Во-вторых, несколько лет назад я основал некоммерческую организацию. Ее цель – продвижение демократии в России.

– Интересный выбор. Не захотели идти по стопам отца?

– На самом деле, очень хотел. Но мои надежды довольно жестко были пресечены. Наверное, это случилось классе в 11-м, когда я начал выбирать университет и решать, в какую страну поеду дальше учиться. У нас с отцом состоялся разговор, и он мне объяснил, что никаких планов на семейное наследование бизнеса у него нет.

– Почему?

– Ну, это надо знать моего отца. Он всегда выбирал людей для управления своими организациями, руководствуясь исключительно их профессиональными качествами, а не из личной или семейной привязанности. Я говорю об этом без всякого сожаления, потому что, на самом деле, очень люблю то, чем сейчас занимаюсь.

«Я хотел вернуться в Россию»

– Не пытаетесь уговорить родственников перебраться в Штаты? Сестру, например…

– Пытаюсь-пытаюсь. Но она сопротивляется. Последние два класса в школе она училась за границей, но в университет решила поступать в Москве, и вернулась в Россию исключительно из патриотических соображений. И я ее прекрасно понимаю. У меня было примерно такое же настроение в 2003 году.

– Вы тоже не собирались оставаться за границей?

– У меня даже билет домой был. Я планировал, что вернусь на празднование Нового года в 2003 году. Это было уже после 25 октября. Я все еще так глупо надеялся, что все исправится, что все будет нормально (на этих словах голос Павла заметно дрогнул. – Прим. авт.) Потом отец через адвокатов передал мне, что все намного хуже, чем он думал, и возвращаться не стоит.

– Те, кто окружает вас в Нью-Йорке, знают, что вы сын Михаила Ходорковского (Физлицо, выполняющее функции иностранного агента)?

– До 2005 года люди в США слабо представляли себе, кто такой Ходорковский (Физлицо, выполняющее функции иностранного агента) и за что он сидит. Тогда моя фамилия не вызывала никакой реакции. Но в 2005 году, после первого приговора, когда стало понятно, что отца не отпустят, это дело получило широкий резонанс за рубежом. Когда же в 2007 году было открыто новое дело, история получила еще большую огласку, и на мою фамилию действительно начали реагировать. Не буду приукрашивать ситуацию: иногда был и негатив. У американских академиков, которые очень хорошо знают историю приватизации в России, изначально плохое отношение к олигархическому классу, который появился в этот период. Они с большим скепсисом относятся и к первому, и ко второму делу моего отца. Но это довольно небольшая группа людей.

– Как думаете, знают ли жители Карелии суть происшедшего с вашим отцом?

– Думаю, что на сегодняшний день уже знают.

– Мы пытались общаться на эту тему с жителями Карелии, и стало ясно: мало кто разбирается в деле вашего отца. Более того, многие не хотят ничего знать.

– Лучше других эту ситуацию может исправить мой отец – чем он и занимается. Он неоднократно рассказывал, что люди в колонии обращаются к нему за юридической помощью. По прошествии 9 лет у него накоплен некий юридический опыт, поэтому когда у людей нет возможности пообщаться с адвокатом, он может помочь им, посоветовать, составить базовую жалобу, подать апелляцию, составить простой набор документов. Я думаю, что со временем люди услышат об этом и заинтересуются делом моего отца.

Карелия позволила созвониться

– В Москве активизировалась оппозиция. Люди стали сильнее выражать недоверие к правящей власти. В Карелии в этом плане тишина. Что, с вашей точки зрения, могло бы расшевелить глубинку?

– Это способен сделать только успех новых людей на местных выборах. Основная причина, по которой «Единая Россия» продолжает набирать сумасшедшие проценты на выборах, заключается в том, что сомневающиеся в компетенции властей люди точно так же сомневаются в компетенции оппозиции и просто не приходят на выборы. Они не готовы отдать свой голос за «Единую Россию», но они не готовы проголосовать и за каких-то оппозиционных кандидатов.

– Вы организовываете акции в защиту отца в Нью-Йорке. Зачем? Искренне верите, что это может как-то повлиять на ситуацию?

– С рациональной точки зрения, акции, которые мы проводим здесь, не смогут его освободить. Но это тот небольшой вклад, который я могу сделать. Знаете, что для меня еще важно? Я девять лет не был дома. Не езжу в Россию из соображений безопасности. Поэтому для меня важно, находясь здесь, в США, участвовать в оппозиционных акциях и акциях в поддержку моего отца. Ну чтобы у меня было моральное право комментировать, разговаривать на эту тему.

– Вы постоянно говорите о том, что опасаетесь вернуться на родину. Чего боитесь?

– Я боюсь стать рычагом давления на отца.

– Но ведь в России у Михаила Борисовича еще трое детей, и любой из них мог бы стать этим рычагом. Зачем ждать вас?

– У нас довольно четкое разделение внутри семьи по поводу того, кто публично выступает с заявлениями, и, несомненно, для меня это более безопасный род занятий, поскольку я живу в США. Моя бабушка, конечно, находится в совершенно другой ситуации, но она просто очень храбрый человек, сознательно общается с прессой и не боится.

У Путина есть две совершенно конкретные цели. Одна: держать моего отца за решеткой, пока он у власти, чтобы не возникало никаких потенциальных катализаторов для оппозиционного движения. Вторая: добиться признания вины. Это для Путина последний пунктик, которым он хочет додавить своего оппонента. Отец никогда на это не пойдет. Поэтому любые проблемы, которые могут возникнуть у меня, моей сестры или бабушки, могут быть направлены именно на выбивание признания вины.

– Ваши родственники постоянно курсируют между Москвой и Сегежей. Как с отцом общаетесь вы?

– До его перевода в Сегежскую колонию мы только переписывались. Теперь еще разговариваем по телефону. И поэтому я благодарен, что отец находится именно у вас, в Карелии. Возможности звонить у меня раньше не было. Она появилась исключительно благодаря порядкам, которые сложились в ИК-7.

Наивная позиция

– Ваш отец находится за решеткой уже 9 лет. Изменился ли он за это время?

– Когда общаешься с человеком дистанционно, трудно понять, как поменялся его характер, но то, как он говорит, и то, о чем он пишет, все-таки заставляет меня поверить, что он стал более мягким человеком.

– А был?

– Был очень жестким. Несомненно, таким он и остается. Но, я думаю, после того, что ему пришлось пережить (уничтожение компании, о которой он всю жизнь мечтал, ответственность за тех людей, которые вынуждены были покинуть Россию, и ряд других эмоциональных стрессов), он стал учитывать, скажем так, человеческий фактор.

– Что изменилось по отношению к вам?

– Мое воспитание всегда базировалось на одном важном постулате: «Я за тебя никаких решений не принимаю, ты занимаешься тем, чем ты хочешь, я тебе помогаю, но никакой ответственности за твое решение не беру». Я просил его посоветовать университет или специальность. Нет, нет и нет. Никогда. Сейчас он стал намного активнее принимать участие в моей жизни, начал советовать.

– Не поздно?

– Мне 27 лет. Конечно, немного поздно. Но лучше поздно, чем никогда.

– В одном из ваших интервью я наткнулась на информацию о том, что во время учебы вы обижались на отца за то, что он, мол, не слишком баловал вас деньгами. Неожиданная деталь.

– А-а-а. Я, кажется, знаю, где вы могли об этом узнать. Ну как вам сказать. Я учился в швейцарской школе с 9 по 12 класс. Там были разные ребята. Были дети очень богатых родителей, которых особо не баловали. К ним относился и я. Были дети не очень богатых родителей, которых очень сильно баловали. Конечно, когда видишь, как за окончание 12-го класса 18-летнему парню дарят последнюю модель спортивного купе компании «Мерседес», возникают детские «непонятки». Был некий диссонанс. Меня отец в качестве подарка просто взял в однодневное путешествие в Берлин.

– Когда вы видели отца в последний раз?

– Последний раз я видел его в США в конце сентября 2003 года. Он как раз приезжал в Штаты. Это была его последняя заграничная поездка перед тем, как он вернулся в Россию. Он остановился на один день в Бостоне, чтобы посмотреть мой университет. Мы с ним пообщались буквально один вечер. На следующее утро он уже улетел.

– Думаете, Михаил Борисович пожалел, что вернулся в Россию?

– Нет. Нисколько. Он был уверен, что если будет открытый процесс, то он сможет его выиграть. Сейчас мы понимаем, что эта позиция была наивной.

Илона Радкевич

Наш сайт использует файлы cookies, Яндекс Метрику (включая РСЯ) и LiveInternet. Подробнее здесь.

РЕКЛАМА
ООО "ПРОФИ.РУ", ИНН 7714396093, erid: 2VtzqwQet7H
Срочные новости – в нашем Telegram