Личный опыт

«Молодые люди считали, что раз я воспитывалась в детдоме, значит, с малолетства всем давала...»

...Я понятия не имею, кто мои родители, я помню себя только в Доме ребенка. Я не знаю, почему меня туда сдали: просто как вещь в камеру хранения, от которой потом потеряли ключ, никогда не узнаю, да и не хочу знать. Физически я была нормальной здоровой девочкой, так что, наверное, просто такая судьба. Некоторые детдомовцы пытаются разыскать своих родственников, но мне никогда не хотелось этого делать.

Думаю, меня не удочерили, потому что я родилась в те годы, когда люди опасались обзаводиться и своим-то потомством: была перестройка, безденежье, кризис. А подросших детей с установившимися привычками и сложившимся характером далеко не так охотно берут в семьи, как малышей.

От Дома ребенка у меня остались только хорошие воспоминания: добрые воспитатели, праздники, Дед Мороз с подарками. Страшно бывало лишь по ночам, да и то не всегда. Я до сих пор вспоминаю игрушку — серого зайца с белыми ушами и грудкой, которого прижимала к себе, когда спала. Наверное, мне его подарил кто-то из тогдашних спонсоров: в те годы, несмотря на тяжелую ситуацию в стране, люди много занимались благотворительностью. Потом я кому-то передала эту игрушку и до сих пор жалею о ней.

А вот детский дом, куда я попала позже, никогда не был для меня «домом»: на мой взгляд, такое просто невозможно. «Своего» ничего нет, даже если это условно «твое», его могут отнять или украсть. Жаловаться нельзя, так как это «стукачество», плакать — тоже, потому что тогда ты достойный презрения «слабак». Постоянное сдерживание естественных эмоций было нормой, зато нарастала скрытая агрессия, укреплялась черствость.

Многие воспитанники детдома склонны к выдумыванию эпизодов из своей жизни, сочинению целых легенд, которые подаются столь убедительно, что в них сложно не поверить. Детдомовцы — это настоящие «сказочники», способные придумать массу историй, скажем, о героически погибших отцах. Кстати, неоднократно замечала, в этом смысле проще именно с отцами: про матерей врали куда меньше.

Вечерами неподалеку от детского дома останавливались дорогие автомобили со «взрослыми дядями», которые приманивали девочек подарками, деньгами, хотя, я уверена, что у этих «дядей» наверняка были свои дети такого же возраста: двенадцать-четырнадцать лет. Воспитатели, как мне теперь кажется, все знали, но закрывали на это глаза, потому что ничего не могли поделать. Они пытались проводить с нами беседы, но, как правило, все было впустую. К тому же старшие девочки не предупреждали младших, что, мол, не ходите, а наоборот, поощряли их совершать такие поступки. Я подобными вещами не занималась, просто потому, что была очень осторожной и пугливой, а в смысле морали в голове была такая каша, что страшно и вспомнить.

На полдник нам часто давали молоко, которое большинство детей выливало в раковину: не любили, не хотели пить. Тогда я не знала, что в большинстве семей такое недопустимо. Однажды пожилая сотрудница столовой, не выдержав, закричала: «Что вы делаете! Мы в войну голодали, и капли этого молока не видели!» Тогда один мальчик плеснул молоком ей на фартук. И если кто-то считает, что воспитанники детдома согласны носить любые вещи с чужого плеча, то это миф. На самом деле они очень разборчивы. Все равно только малышам. Люди приносили нам мешки чистой хорошей одежды, но выбиралось только «модное», а от остального воротили нос.

Несмотря на определенный негативный жизненный опыт, детдомовцы весьма непрактичны. Сейчас существуют программы, где выпускников детдомов учат адаптироваться к жизни за стенами детдома. А у нас этого не было. Многие не знали, как заваривать чай, потому что его наливали из чайника и чай уже был сладким. То есть кто-то был не в состоянии даже положить сахарный песок в чашку и размешать, потому что никогда не совершал такого действия.

Мальчики постоянно нюхали клей, после чего становились неадекватными, и я их очень боялась. Бродит такое привидение, и не знаешь, чего от него ждать! Вообще, где бы мы, детдомовские девочки, ни находились, в ходу было выражение «держи трусы». Потому что у противоположного пола на нас был особый нюх. Лично мне удалось удержать эти самые трусы до выпуска из детдома, что было редкостью, но потом у меня были большие психологические проблемы в плане взаимоотношений с молодыми людьми: я везде чуяла обман, агрессию, не могла раскрепоститься.

На улице я всегда узнаю детей из детдома или социального приюта по взгляду: напряженному, не детскому, иногда отчужденному, а порой пронзительному или затаенно просящему. Если десяти-двенадцатилетняя девочка сильно накрашена — это тоже «она». Вечный вопрос: куда едет, зачем, кто за нее отвечает? Однажды видела группу таких, сидящих в маршрутке, следующей на Кукковку. Они вышли на конечной остановке и растворились в темноте. Спросите, почему я не заговорила с ними? Потому что мои слова разбились бы, как об стену.

По отношению друг к другу мы держались настороженно и объединялись только против «гражданских». Большинство из нас не понимало их, подспудно завидовало, а в конечном итоге ненавидело. Они жили за определенной чертой, принадлежали к иной касте: у них были родители, собственные вещи, возможно, отдельная комната и многое другое. Но существовал и кое-какой перевес: они нас боялись. И многие детдомовцы пользовались этим, утверждая свой авторитет и в каком-то смысле реализуя себя.

Я уже говорила, что дети, воспитанные в детдоме, несмотря на свою непрактичность, умеют врать как никто и манипулировать взрослыми: они способны вызвать жалость, и им поверят. Никогда не давайте денег никаким ребятам, даже если скажут, что это на еду, проезд или лекарства для больной матери. Потому что на них будут куплены сигареты, пиво и клей. А еще среди многих детдомовских детей распространено мнение, что им все всё должны, потому что они «сироты несчастные», потому я сделала все, чтобы искоренить это в себе.

Большую роль в моей судьбе сыграла воспитательница Тамара Александровна. На протяжении многих лет я обращалась к ней за помощью — даже чисто поговорить, а когда вышла из детдома, она пригласила меня какое-то время пожить у нее, потому что своей квартиры у меня, разумеется, не было. Семьи, как и многие наши воспитатели, Тамара Александровна не имела: думаю, у тех, кто работал с нами, уже не оставалось сил на личную жизнь и своих детей. Именно поэтому я не хочу говорить о наших воспитателях ничего плохого, хотя какие-то негативные моменты в наших взаимоотношениях, конечно же, были.

Когда я жила у воспитательницы, наслаждалась тишиной, тем, что когда идешь в туалет, всегда есть бумага, что можно в любое время принять душ, да и просто посидеть в тишине, подумать, отдохнуть, спокойно почитать книгу, посмотреть телевизор, послушать музыку. Большинство людей, имеющих такую возможность, этого не ценят. А вы представьте, если кругом стоит гвалт, каждый занимается чем-то своим, и ты не в состоянии побыть наедине с самим собой! Если честно, иногда хотелось просто повеситься или убить всех вокруг.

Признаюсь, что до поры до времени я верила в чудо: что вот откроется дверь, войдет воспитательница и скажет: «За тобой пришла мама». Я любила мечтать об этом моменте, пока не поняла, что все впустую. Однажды, когда я была в пятом классе, усыновили очень хорошего мальчика Сашу, с которым мы были дружны. Втайне от всех я месяц ночами ревела в подушку. Я все понимала, но мне было завидно и обидно. После мы не общались: он переступил черту и вошел в другой мир — никто из нас не гордится тем, что он детдомовец, и не хочет, чтобы кто-то об этом знал.

Жить постоянно у Тамары Александровны я не могла, поэтому, чтобы получить комнату в общежитии, устроилась на строительное предприятие и обучилась уже на месте. Кстати, про нашу профориентацию: в коридорах висели плакаты, призывающие поступать в училища (реже — техникумы), а вот информации о вузах не было вообще. Видимо, предполагалось, что для нас такой возможности не существует. Сейчас я хочу поменять специальность и учусь заочно.

Я долго несла на себе клеймо «детдомовки». Молодые люди считали, что раз я воспитывалась в казенном учреждении, то с малолетства всем «давала», а значит, со мной можно запросто погулять, но ни в коем случае не жениться. Потенциальные свекрови, узнав, кто я такая, были в ужасе и всеми силами отговаривали своих сыновей от встреч со мной. Но и я тоже ни в коем случае не хотела сходиться с детдомовскими парнями — мне хватило общения с ними в стенах казенного учреждения, и ничего хорошего я от них не ждала.

Замуж я все-таки вышла, но со свекровью у меня до сих пор прохладные отношения. Правда, узнав о том, что на моем личном счете накопилась не такая уж маленькая сумма, что мне от государства положено жилье и я не оборванка и нищенка, как ей казалось, она несколько подобрела. Комнату мне в конце концов дали, плюс я приватизировала ту, что в общежитии. Сейчас мы с мужем живем в отдельной хорошей квартире.

Я до сих пор бываю дерганой, могу стать колючей. Муж называет меня «ежик». Детей у нас пока нет, но мы, конечно, хотим их иметь. Иногда мне становится страшно, поскольку я не знаю, какая из меня получится мама. Но все же, наверное, лучше, чем та, что когда-то отказалась от меня в роддоме.

Моя история — очень личная, и я ни в коем случае не утверждаю, что у других выпускников детских домов сохранились такие же впечатления. И я не очень хорошо знаю, что там сейчас происходит, так как всеми силами постаралась отстраниться от детдомовской среды. Также у меня большая просьба не дознаваться, кто я и откуда, в каком детском доме воспитывалась. Надо решать проблемы тогда, когда они только зреют или в разгаре, а не тогда, когда уже искалечены чьи-то жизни или кто-то с чем-то, к счастью, справился сам.

Срочные новости в нашем Telegram