«Мы с мужем долго не хотели детей...» Откровенная история приемных родителей, которые не справились с дочкой и бросили ее в России

Мы с мужем долго не заводили детей: занимались карьерой, благо имелись большие перспективы. К тому же нам было хорошо вдвоем: путешествовали по России, ездили за границу, приглашали домой друзей, устраивали вечеринки. Признаться, чужие дети вызывали раздражение: капризничают, не слушаются, бегают, кричат. Иногда друзья приводили к нам своих отпрысков, и мы их, откровенно говоря, еле терпели. И, вновь оставшись одни, думали: как тихо и спокойно — как хорошо, что нет у нас такой заботы, как дети, можем жить чисто для себя.

А потом мой муж вдруг сказал: «Я хочу ребенка». Произнес твердо, безапелляционным тоном, подчеркнув, что семья — это дети, а не просто комфортная жизнь. К сожалению, он спохватился поздно: несмотря на все наши попытки, было ясно, что родить ребенка я уже не смогу. Скажу честно, я испугалась, что муж меня бросит. Анатолий был во всех смыслах моложавым мужчиной, а вокруг студентки: мало ли примеров когда солидные преподаватели женятся на юных особах!

Сама я относилась к материнству с растерянностью и страхом: мне казалось, что в этом смысле мое время уже прошло. Но я знала своего мужа: если он вбил себе в голову какую-то идею, то можно считать, что он уже все решил. Когда наши отношения начали ухудшаться, я внутренне забила тревогу и принялась обдумывать варианты решения проблемы.

Насчет ЭКО и суррогатных матерей: хотя мы и были уважаемой профессорской семьей, таких денег не имели, да и возраст опять-таки был уже не тот. В результате долгих обсуждений решили удочерить девочку. Именно девочку, потому как считали, что они более спокойные и привязчивые. Мы подали в орган опеки и попечительства заявление с просьбой дать заключение о возможности быть усыновителями с приложением соответствующих документов. Все сложные этапы усыновления прошли нормально, хотя это требовало и нервов, и сил.

Так мы нашли Любочку. Когда мы познакомились с ней, ей было два с половиной года, а когда мы ее удочерили, девочке исполнилось три. Кто бы и что бы ни говорил из сотрудников социальных служб, дети в казенных учреждениях — это как животные в приютах: многие из них какие-то загнанные, запуганные, со странными взглядами, будто пребывающие в некоем своеобразном и отнюдь не добром мире. Конечно, это было наше личное мнение, к тому же мы твердо решили, что трудности в воспитании и перевоспитании ребенка нас не испугают.

«Мы всем покажем, как надо воспитывать», — воодушевился муж, и, возможно, это было первой ошибкой, потому что, забегая вперед, скажу, что результат получился совсем другим. Анатолий сразу же заявил: «Никаких нянь! Ребенком должна заниматься мать». Понимая, что мне предстоит, я ушла с работы, хотя могла бы еще преподавать. Несмотря на то, что девочка была еще маленькой, отучить ее от детдомовских привычек оказалось нелегко, но я сумела это сделать. Перечитала кучу книг по психологии и педагогике, консультировалась со специалистами. Со временем мы записали ее на занятия музыкой, английского и финского языков (у нас была возможность уехать на ПМЖ в Финляндию).

Когда Люба приходила из школы, я всегда встречала ее с вкусным обедом, ненавязчиво расспрашивала, как дела, никогда не запрещала ей приглашать в гости подружек. Жили мы не богато, но и не бедно — зарплаты и подработок мужа вполне хватало. Возвращаясь домой, Анатолий с удовольствием занимался с дочерью: старался заинтересовать ее хорошими книгами, фильмами, водил на выставки, в театр. У нас была нормальная семья, и ничего не предвещало того, что случилось потом.

Подростковый возраст детей — особая тема. Кто-то из родителей переживает этот период проще, кто-то — сложнее, как, впрочем, и сами ребята. А какие-то семьи вынуждены терпеть этот пресловутый «подростковый» чуть ли не всю свою жизнь. Училась Люба хорошо, за поведение замечаний тоже никогда не получала, но это было до того времени, когда ей исполнилось лет четырнадцать-пятнадцать.

Все резко изменилось: у Любы появились новые подружки из старшего класса: девочки, которые вызывающе красились, ругались матом, курили и вольно вели себя с парнями. Мы были в шоке от того, что наша хорошая домашняя девочка прекрасно вписалась в эту компанию, что ее туда приняли и что она быстро стала перенимать привычки этих подростков. У дочери появились проблемы с учебой и поведением, о чем нам рассказала классная руководительница. Да мы и сами были не слепые. Пытались запрещать, увещевать, объяснять, умолять — все было бесполезно. Люба грубила, врала, хлопала дверью, запиралась в своей комнате.

Мы перестали узнавать дочь; из-за ее поведения у меня начались проблемы со здоровьем, и вот тогда в моей голове впервые мелькнула мысль, что она нам чужая, а еще я задумалась, а любила ли я ее? Любить хорошую милую послушную девочку, которая говорила «мамочка», было просто, а вот взбалмошную девицу, бросающую в ответ на любую фразу «отвали от меня!», — тяжело. Я начала задавать себе вопрос, зачем мы ее вообще когда-то удочерили, но мужу ничего не говорила. Анатолий держался спокойнее, он считал, что ситуация не критическая, пройдет время, и все встанет на свои места.

Катастрофа разразилась, когда Люба узнала, что она нам не родная. Я поссорилась с дальней родственницей, и та не нашла ничего лучшего, как в отместку открыть Любе, что ее удочерили. В тот же вечер она набросилась на нас с допросом, как на преступников, говорила, что все равно раскопает правду. Я кинулась пить валерьянку, а Анатолий сказал Любе: «Сядь. Я тебе все расскажу». В плане честности мой муж почти что фанатик, и я знала, что он не станет лгать. Когда все открылось, дочь сказала, что рано или поздно найдет свою родную мать — мне эти слова были как нож по сердцу.

Я в точности не знаю, как Любе удалось отыскать женщину, которая ее родила и бросила еще в роддоме, но она это сделала. Та жила в одном из дальних карельских поселков, практически уже спилась. Были ли у нее другие дети, я даже не знаю, но с ней никто в то время не жил. Встретила она Любу со слезами, каялась и винилась, говорила, что была слишком молода и испугалась, потому что пришлось бы воспитывать ребенка без мужа. А потом попросила у дочери денег.

Мы Любе денег не дали, и случился скандал: она грозилась, что уйдет из дома, уедет жить к «родной матери», найдет работу и будет ей помогать. А мы в это время готовились к отъезду в Финляндию — все было готово, в том числе и для Любы, которая стала часто приходить домой пьяной, что было совсем невыносимо, тем более что мы с мужем можем разве что выпить за субботним ужином по бокалу вина. Школу она окончила, но дальше не училась и не работала, проводила время непонятно где и с кем.

Мы продолжали пытаться объяснить ей, что мы ее любили и любим как родную, спрашивали, чем мы ей не угодили, но в ответ слышали только ругань. И вот однажды Анатолий сказал мне: «Поля, это гены. Она не цветок, она сорняк. Нам с ней не справиться. Лучше отрубить этот хвост сейчас: сам он не отсохнет, и это станет нашей погибелью. Я хочу спокойно встретить старость». Когда я спросила, что он конкретно имеет в виду, муж ответил: «Любу в Суоми мы не берем». Сперва я похолодела, а потом почувствовала: что-то в моем измученном сомнениями и дурными мыслями мозгу начинает проясняться.

«А что мы ей скажем?» — спросила я, и муж ответил, чтобы я об этом не думала: он возьмет все на себя. В свое время идея завести ребенка принадлежала ему, ему все и расхлебывать. Когда я сказала, что надо дать Любе шанс исправиться, Анатолий подтвердил, что продумал и этот шаг. Но в результате Люба послала отца «куда подальше», заявила, что и не собиралась ехать «в эту дурацкую скучную Финку».

Перед отъездом муж продал квартиру, которая была приватизирована на нас двоих, и Любе денег не выделил. Я усомнилась, не жестоко ли это, и он изрек: «Все справедливо. Вспомни, сколько ты возилась с ней, а потом натерпелась от нее. Она сделала свой выбор, и отныне пусть живет, как хочет». Нам было известно, что окружающие нас обсуждают, а кто-то и осуждает, но мне было уже все равно: так сильно изболелась душа.

Вот уже несколько лет мы живем в Финляндии, живем тихо, благополучно, спокойно, вот только я не могу ничего забыть. Пыталась позвонить приемной дочери, но та ни разу не ответила. Потом мы узнали, что она уехала к родной матери, как и собиралась; живут вдвоем непонятно на что, выпивают.

Где все те знания, которые мы старались ей дать, та культура, которую мы пытались ей привить? В чем вообще причина, что все сложилось именно так? Получается, слишком многое в нашей жизни обернулось фальшью и пустотой. Я не снимаю с себя вины за это, вот только не могу понять, в чем она? А еще ответить на вопрос, правильно ли мы поступили?