«Женщина-бомж — уже не женщина!» Бездомный о прошлой жизни, семье и алкоголе
Меня зовут Николай, и я бездомный. Почему я стал бомжем? Как и большинство бомжей — по своей вине. Я имел неплохую работу, однако случился затяжной конфликт с начальством, и в конце концов меня уволили. Я говорил слишком много правды, не терпел самоуправства: таких людей мало где любят, но уж какой есть характер, такой есть, его сложно переделать.
После потери работы я начал выпивать. Когда тебя внезапно и несправедливо выбрасывают из твоей профессиональной жизни и ты никуда не можешь устроиться на протяжении долгого времени, несешь на себе груз вины за это, иногда не остается ничего другого. В профессиональной сфере, к которой я принадлежал, в те времена случился скачок и прорыв: появилось много новых программ, и место прежних специалистов заняли те, кто грамотнее и моложе. В общем, я оказался за бортом, не у дел.
Семья привыкла к тому, что я приношу в дом деньги. А тут случился облом. Потихоньку меня начали выживать: отдельное питание, раздельная плата за квартиру, не считая презрительных взглядов и слов. Детей своих я любил, но они перестали меня уважать. Друзья меня тоже не понимали. Все это ложилось на душу тяжким, невыносимым грузом, и я опускался все ниже. Иногда я задаю себе вопрос, какие чувства во мне тогда были самыми сильными. Разочарование и обида. Но все-таки это лучше, чем теперешняя полная пустота. Или нет? Даже не знаю.
С женой мы развелись по ее инициативе. Зла я на нее не держу. Надо было выучить детей — я в этом помочь ей уже не мог. За то, чтобы я выписался из квартиры, бывшая супруга дала мне пятьдесят тысяч рублей. Какое-то время я снимал комнату в общежитии. Работы не было; то есть не было по специальности, а на другую я идти не хотел. Скажу честно: я вообще не желал искать работу, потому что меня смертельно достало безмозглое, высокомерное, притворно-пафосное начальство, сотрудники-лизоблюды — дрожащие крысы, не могущие сказать правду. Я не хотел быть среди них.
Если нет смысла жизни, ты делаешь все, что захочешь, тебе все равно, как и что о тебе подумают окружающие. Просыпаясь, я всегда видел за окном серое утро, даже если там было солнце и чирикали птицы. Я просто плыл по течению. Остатки денег пропил, в чем откровенно признаюсь, потому и очутился на улице. Документы потерял — уже не помню где, да они мне сейчас и не нужны.
Как живется бездомным? Нормально. Что есть, то и есть, а чего нет, того и нет. Спим мы недолго, встаем рано. Основной наш заработок— за счет сдачи банок, металлолома, различного вторсырья в ларек на Мерецкова. Еще нашему брату можно подхалтурить на Заводской за почасовую оплату на разгрузке машин, сортировке овощей. И там же получить просроченные продукты. Кто-то пытается «настрелять» мелочи у прохожих (чаще всего это пустое занятие) или просит подаяние возле церквей. В целом на жизнь хватает, хотя много ли нам надо? Купим хлеба, дешевой колбасы, портвейна 777 или пива. Да и водка в «Магните» сейчас сравнительно дешевая появилась.
В целом бездомные — довольно безобидные существа. Между самими бомжами случаются конфликты (в основном из-за спиртного), хотя чаще мы помогаем друг другу и делимся, чем только можем. Изначально у нас были разные судьбы, а теперь вот одна. Кто-то охотно рассказывает о себе, другие предпочитают молчать. Есть среди нас и петрозаводчане, потерявшие жилье, и люди, прибывшие из других регионов; бывшие уголовники, детдомовцы — в общем, кого только нет! Нас сближает одно: родственные связи почти ни у кого не сохранились.
Где мы ночуем? Теперь уже не в подъездах. Однако в городе еще есть подвалы, в которых срезаны замки, а внутри — сараи-кладовки, тоже зачастую открытые. Мы оборудуем там лежбища: натащим картонок, тряпок — и готово. Остались и полуразрушенные дома, хотя зимой в них легко замерзнуть до смерти. Хорошо хоть зимы у нас в последнее время теплые! Часто мы подолгу обитаем на квартире у собратьев-алкашей, не успевших пропить жилье: это большое везение. В таком случае главное — вовремя доставлять хозяину спиртное.
Спим обычно в одежде. Да, мы подолгу не моемся, а где? Приходится привыкать и к своему запаху, и к запаху своего товарища. Есть какие-то места дислокации нашего брата — допустим, на некоторых остановках, а почему в каком-то конкретном месте, объяснить трудно. Наверное, по привычке.
Как к нам относятся люди? В основном просто проходят мимо; лишь иногда что-то ворчат себе под нос, но не ругаются, не кричат. Я заметил, что почти никто не рискует заглянуть мне в лицо, а потом вспомнил, что и сам я в той, другой, благополучной жизни при встрече с бомжем никогда этого не делал. И не из брезгливости, не из-за страха, а от неловкости.
Полиция, если мы ведем себя мирно и тихо, нас не трогает. Что толку им об нас пачкаться, да и никакого навару. Но если все-таки приходилось сталкиваться, они не грубили, разговаривали как с обычными людьми. Ни в какие учреждения мы не суемся — понятно, что выгонят. В центре «Преодоление» я бывал, но потом все равно уходил оттуда. Не потому, что там не помогают, помогают и даже очень, просто укоренившийся образ жизни дает о себе знать. Да и казенное учреждение — оно все же казенное. Это не дом.
Еду я в мусорных контейнерах не ищу, до этого еще не дошел. Хотя среди нас есть и такие, кто допивает кефир со дна пакетов, собирает на закуску выброшенные селедочные головы. Одежду брал, но чаще всего люди оставляют пакеты с вещами возле помойки, и вещи вполне пригодные для носки и чистые. Если вы заметили, сейчас бомжи одеты довольно прилично. С обувью, конечно, в этом смысле похуже, но тут выручают социальные службы. А так иногда удивляешься, чего только люди не выносят на помойку! Однажды микроволновку нашли, и она работала! Мы ее продали: разумеется, по дешевке. Кстати, мне всегда больно и странно обнаруживать в контейнерах альбомы с фотографиями, книги или игрушки.
Роясь в помойке, мы всегда выкидываем валяющиеся там куски хлеба и булки воробьям и голубям. Наш народ при всей кажущейся бедности выбрасывает целые буханки и батоны. Хотя, может, и потому, что сейчас эти изделия быстро плесневеют. Но тогда хотя бы крошили и кидали птицам! Есть у нас и собаки: многих подкармливать мы не в силах, но двух-трех на компанию — да. Прибились, и что с ними сделаешь? Так и ходят за нами.
Бездомные женщины — это гораздо хуже, чем мужчины. Бездомный мужик — он вроде как еще мужчина, а женщина-бомж — уже не женщина. К счастью, их намного меньше, чем нас, хотя, конечно, есть; причем встречаются совсем молодые. Причина только одна — алкоголь. И понимать они все понимают, да только ничего не могут с собой поделать. Я их не осуждаю, потому что и сам такой.
Какие мысли в моей голове? В основном никаких. Желаний особых тоже нет. Какое-то равнодушие, безразличие и к жизни, и к смерти. О семье вспоминаю, но не часто. Я для них умер, и для меня они остались в каком-то глубоко безвозвратном прошлом, как и прежние друзья. Кто-то из наших, встретив бывших приятелей или соседей, клянчит мелочь, но я так унижаться не стану и вообще постараюсь, чтобы меня не узнали. Я не знаю, как это объяснить, но когда переходишь определенную грань, то уже не мечтаешь очутиться в прежней жизни. Да и, по правде говоря, уже не хочется.
Записала Лариса Борисова
