Что скажут люди

— Только ты со мной не ходи! – попросила меня моя волшебная подружка О., с которой мы, студентки, возвращались из дому в Минск на учебу, и которая везла с собой от родителей сумку с котлетками и салатиками в пластиковых пищевых контейнерах на неделю. – Ты постой тут, а быстренько побегу к нему, отдам ему сумки и вернусь, и мы с тобой погуляем еще немного. А то он у меня такой страшненький, что я не хочу, чтобы ты его видела.

Это она говорила о своем молодом человеке, с которым к тому времени жила вместе уже год,  и за которого вскорости вышла замуж на восемь следующих лет.

Не-не-не, О. на самом деле классная. Балбеска и дуреха слегка, но и самоиронична, за что я лично готова простить человеку очень многое.

_________________

— Я думала, я его прибью! На полку, с полки, как обезьяна, по всему купе, чуть ли не по головам попутчиков, так меня опозорил, вытащила его в тамбур, и просто… — моя «рокенрольная» подружка носит эпатажную одежду и радикальные цвета волос. Здоровый гедонизм и прекрасное чувство юмора покидают ее лишь в одном-единственном случае — когда она говорит о собственном восьмилетнем сыне.

— Как ты себя ведешь? Научись сначала вести себя нормально, по-человечески, тогда и поговорим! – я даже не успела понять, за что подружка вдруг стала отчитывать свою семилетнюю дочь.

Ребенок просился с ночевкой к подружке, мама довольно резко дала отрицательный ответ, девочка расплакалась.

– На публику она работает! На жалость давит! Вообще не буду с тобой никуда ходить – только позориться! Нет, никаких ночевок, пока не научишься вести себя на людях!

Знакомая пишет в соцсети заметку, как стеснялась идти со своей простой деревенской мамой в кафе, потому что та, никогда по кафе не ходившая, чувствовала себя там непрошеным докучливым гостем, виновато смотрела по сторонам и заискивала перед официантами.

Еще одна подружка интересуется моим мнением о новой стрижке и модной футболке мужа: «Он у меня секси, скажи!» Она сама записала его к дорогому мастеру и купила ему футболку.  Муж — ее «хендмейд». Она с гордостью демонстрирует его, как стильный аксессуар.

_________________

Мне было, кажется, лет двенадцать, когда однажды мы с мамой возвращались из Минска, куда ездили на рынок, домой. Чувство ликования от того, что в последнюю минуту все же удалось купить билет на переполненный и уже отъезжающий от перрона автобус, почти сразу сменилось ощущением дискомфорта. Проход был заставлен чьими-то сумками, со всех сторон подпирали другие пассажиры, удерживать тело в вертикальном положении удавалось лишь благодаря тому, что ты, фактически, попросту висел на поручне.

Мама попросила меня пройти немного вперед, я попыталась продвинуться, споткнулась о сумку в проходе, и, потеряв равновесие, начала падать, нечаянно задев сидевшую внизу на сиденье старуху. Та страшно развозмущалась: «Неуклюжая… Не смотрят совсем… Аккуратнее! Смотреть под ноги надо!»

«Не смотришь совсем… Аккуратнее!.. Под ноги смотреть надо!» — в унисон со старухой звучал и голос мамы.

Первой моей реакцией тогда, на всякий случай, конечно же, стало желание провалиться сквозь землю. Опозорилась — ох, какое же все-таки это чудесное слово! А потом постепенно, словно сквозь трещину в толстом слое льда, заструилось сначала едва ощутимое, но все более четкое осознание несправедливости ситуации. Неправа была неприятная грубая толстая старуха, котомки которой совершенно беспардонным образом занимали едва ли не весь проход. К легкой обиде от того, что маме неловко за меня перед другими людьми, примешивалось чувство собственной правоты — пережитое тогда, может быть, впервые в жизни, и оказавшееся даже более упоительным, чем первая влюбленность!

_________________

Однажды заболел младший сын, я вызвала на дом врача. Старшая четырехлетняя дочка, взбудораженная тем, что все внимание мамы целый день было приковано к больному братику, ревнуя,  капризничала и вредничала.

— Это ей нет еще и пяти, а она уже так уселась вам на шею? – женщина-врач даже не смотрит на больного ребенка у меня на руках. — А что вы с ней потом делать будете?

— Ты! Ты плохая! – почувствовав недоброжелательное отношение к себе, упрямится дочка.

Врач характерно поджимает губы, причмокивает, вздыхает и качает головой. Ей все ясно.

Я же не знаю, как привлечь ее внимание к сыну. Я уже почти протягиваю ей его и едва ли не тычу им ей в грудь: я хочу, чтобы она быстрей ушла, и дала мне возможность уложить уставших детей спать.

Наконец, врач, не спуская глаз со старшей, прослушивает грудку младшего, пишет на листочке назначения, но, традиционно вечно спешащая на другие вызовы, в этот раз она почему-то  не торопится. Она не может оставить все просто так.

— Мой вам совет – покажите ее психологу. У нас в поликлинике прекрасный специалист, — она окидывает меня оценивающим взглядом с ног до головы: и становится очевидным, что мой вид вызывает у нее большие сомнения в моей родительской состоятельности. В ее глазах без труда считывается мысль, что, по ее мнению, компетентная помощь не помешала бы и самой мамашке не нравящейся ей девочки…

Начинающая мама, в тот момент я чувствовала себя семиклассницей, которую отчитывают в кабинете директора за впервые накрашенные ногти. Одинокие отчаянные звуки голоса разума тонули в заглушающих их подступающих холодных водах паники: дети не ходят в сад — а с чего я взяла, что я сама умею, что я могу, что я знаю, как надо растить и любить детей? Это же могут знать только специально обученные специалисты, монополизировавшие эти сакральные знания. А кто я такая? Кто сказал, что я имею это право? Рыжим слова не давали!

Камушки в мой огород из рук врача небольшим камнепадиком опустились на шесть соток моей самооценки, и моя уверенность в себе ошметками белого флага затрепыхалась в порывах штормового ветра.

Закрыв за врачом дверь, я вернулась в комнату и сделала то, чего никогда не забуду и не прощу себе. Я наказала ребенка. Я трясла ее за плечики и кричала что-то про то, что она «чудовищно меня опозорила», и что она ведет себя «кошмарно» и «не по-человечески»…

Потом весь вечер и ближайшие несколько дней я плакала и просила у нее прощения.

_________________

— Мне не с кем было оставить ребенка, и я взяла ее с собой к стоматологу. Врач была знакомая, демократичная и человеколюбивая. Признаюсь, это стало неожиданностью, когда доктор вдруг демонстративно дала мне понять, что крайне недовольна присутствием пятилетнего ребенка в кабинете при осмотре. С раздражением она усадила меня в кресло и констатировала, что проблемы есть, и что лечение будет стоить сколько-то там рублей. Я не рассчитывала, что это окажется так дорого и спросила у врача, поверит ли она мне, и разрешит ли довезти недостающую сумму позже. Дочка, услышав это, начала капризничать и возмущаться: я обещала ей купить игрушку, о которой та давно просила – она догадалась из нашего диалога, что после лечения у меня не останется денег на это. Я понимала, что пятилетний ребенок еще не может понимать, что «мамино здоровье приоритетнее» – как это взялась ей объяснять врач — но, лежа в кресле с открытым ртом, я не имела возможности успокоить дочку. Та расплакалась, на все воззвания к ней твердила только «Ты обещала!», врач распсиховалась и велела мне придти в другой раз, одной. Мы вышли в приемную, где в очереди сидели несколько человек, и все смотрели на меня, красную от стыда, как на представление в цирке. Ведь нету большей радости, чем наблюдать, как кто-то опозорился. Мы вышли с ребенком на улицу, я, рассерженная, быстро шла впереди, дочка пыталась угнаться за мной и схватить за руку, а я выдергивала свою ладонь из ее ищущих лапок… И, все понимая: и что жалко ребенка, и что я не права – я ведь и вправду обещала! – я все равно ничего не мола поделать с этим состоянием раздражения, и наказывала ребенка игнорированием — так «накрутили» укоризненные взгляды в приемной! — в знак благодарности за мою откровенность, поделилась своими воспоминаниями подружка.

Я обратила внимание, что молодые мамы всегда охотно откликаются на подобную честность: когда понимают, что кто-то испытывал такие же сомнения и страхи, как они сами, что все одинаковые, и что никто не собирается их осуждать, а просто пытается понять, почему так получается.

_________________

Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. И уж тем более, я очень много смогу сказать о тебе, если узнаю, кто твой родственник. А, известное дело, нет страшнее страха, чем этот – обожаю эту формулу! – «Что скажут люди?!»

А у близких, в крайнем случае, можно будет потом попросить прощения. Впрочем, можно даже и не просить, а сделать вид, что ничего не произошло.

Только ведь это не так. Произошло. Предательство. Ну, это если быть совсем уж честным и иметь смелость называть вещи своими именами. Это маленькое, но от этого не менее подлое предательство.

А еще я как-то задумалась: а вот «вести себя по-человечески» — это как именно? Ну, по пунктам? Так, так и так – это по-человечески. А так, так и так – не по-человечески. Мне почему-то кажется, что подавляющее большинство взрослых не сформулируют – во всяком случае, с ходу — такого списка. Но от ребенка почему-то требуется четко представлять себе это.

Я попробовала выжать квинтэссенцию из всех слышанных когда-либо представлений о «поведении по-человечески». В итоге резюме напросилось следующее: «вести себя по-человечески» — это вести себя так, чтобы людям было абсолютно нечего о тебе сказать.

К слову, много лет спустя после той поездки с О., я познакомилась с ее мужем. Совершено обычный молодой человек. Худенький очень, стеснительный и зажатый немного, но весьма даже симпатичный и порядочный. Мне он понравился.